Мамона и музы. Воспоминания о купеческих семействах старой Москвы - Федор Васильевич Челноков

Завязавшиеся узелки стянулись крепче на даче, так как вся эта компания оказалась летом в мытищинской округе. Русаковы, Кричи, мы и Сырейщиковы оказались в центре, то есть в Мытищах; Шапошниковы, Ильины, Кашперовы – в шести верстах, в Болышеве, Самгины – в Перловке; Мякишевы, Омельянович приезжали к нам в ночевку. Между всеми этими местами поддерживалось самое деятельное сношение через нас, благодаря заводским лошадям, которым здорово попадало от молодых хозяев, служа им и в упряжи, и под верхом. У нас сравнительно было шума меньше, но место было проходное.

Главное же место действия было в Болышеве. Это было чрезвычайно красивое место на обрывистом берегу Клязьмы. Река давала возможность гонять на лодках, купаться и поднимать страшную возню в воде. Красивые места давали хорошие прогулки, а заглохший парк – места для свиданий и поцелуев. Имение это принадлежало Анне Александровне Набоковой, высокой, стройной, элегантной аристократке. В нее втюрился Василий Карпович. Да и вся компания относилась к ней с некоторым поклонением. В честь ее со дна реки был вытащен громадный валун. Пока он был в воде, дело еще подвигалось, но когда его вытащили на берег, то стоило громадных усилий дотащить его до надежного места, чтобы он опять не попал в реку. Однако все преодолели – вероятно, камень этот и теперь лежит там, и никто уж не знает, что значат вырубленные на нем буквы «А. Н.». А в нашей компании камень получил название «Anna Stein». Купанье же иногда доводило и до происшествий. Наш Миша однажды, забравшись в быстрое место, не справился и стал тонуть, крича: «тону па, тону па!» Но быстро подоспевшая лодка его выручила. Другое же происшествие показывает, до каких глупостей доходила эта молодежь.

Между Мишей и Василием Карповичем зашел спор, что Василий Карпович не пойдет голым с дачи купаться. Василий Карпович говорил, что это пустяки и что завтра же он это сделает. Подержали пари на пятачок. Утром в шесть часов Василий Карпович, оставив одежду дома, отправился в полнейшем «декольте». Миша с простынями пошел вперед, чтобы в случае опасности его предупредить. А дорога была не очень близкая, нужно было пройти часть парка и длинный спуск по обрывистому берегу, а там порядочно оставалось до купальни. Идет Миша и слышит легкие шаги, кто-то идет ему навстречу – и из-за куста показывается Анна Александровна. Не зная, как предупредить Василия Карповича, он очень громко обратился к ней, удивляясь, что она вышла так рано – и начался длинный разговор. Тропинка же спускалась к реке по обрывистому берегу, извиваясь туда и сюда, но разветвлений у нее не было. Обращаться в постыдное бегство, чтобы проиграть пари, Василий Карпович при своем бесконечном самолюбии не мог; оставалось броситься в любой бок, где кусты были погуще. Так он и сделал, но попал в густую крапиву, положение было нестерпимое, но пришлось терпеть. Миша же разводил разговор дальше и больше, так как не знал, как Василий Карпович распорядится с собой. Наконец Анна Александровна ушла, опасность миновала, и Василий Карпович получил возможность с нажженными боками и ногами взять холодное купание, назад же возвращался изящно задрапированный в простыню.

Под руководством Кашперовых устраивалось хоровое пение, пускались фейерверки, была гоньба и целые скачки на лошадях, шла пальба в цель, словом, производился шум и всяческое оживление, какое могут произвести люди в возрасте от 16 до 20 лет. А компания была многолюдная, и она заслужила у других дачников прозвище «дикой нации». Вот это лето и закончилось знаменитым фейерверком с нашей домодельной бомбой, вероятно погубившей прекрасную группу красивых берез. Как памятник «дикой нации» там осталось много деревьев, обезображенных крупными и мелкими вензелями, резанными на коре или буквами из галош, а то и целые стихотворения покрыли кору берез на местах, особо памятных чувствительными воспоминаниями.

Болышевское лето было вершиной нашего невинного существования. Роман Оли Русаковой привел к необходимости скорого венчания ее с Кричем. Лиза Ильина вернулась с дачи и, не встретив взаимности со стороны Василия Карповича, вышла замуж за первого попавшегося, правда, очень хорошого человека, Сергея Петровича Медведева, с которым благополучно прожила много лет, оставив ему нескольких ребят. [После ее смерти] Сергей Петрович женился на ее младшей сестре Вере Николаевне – явление очень редкое у нас в России.

Любовь Василия Васильевича не была так глубока к Елизавете Николаевне, хотя во время ее полыхания к Василию Карповичу он мучился ревностью, а потом в компании Омельяновича нашел утешения в легких развлечениях. Как билось сердце красавицы Оленьки Ильиной по Василию Васильевичу, мне было не слышно, но через несколько лет она вышла замуж за доктора А. П. Ланговаго; счастлива же не была, после долгого сожительства с ним она разошлась. Фуфинька схватила себе Варжильского, предводителя дворянства где-то в провинции, где и продолжала свой бурный образ жизни.

Софища стала невестой Островского. Это был тихий и продолжительный роман, закончившийся грустно: в самый день, назначенный для свадьбы, жених скончался. В страшном отчаянии она уехала в Париж, поступила в Сорбонну и так там и осталась. Екатерина Владимировна сделалась актрисой Малого театра Порошиной, но успеха не имела, несмотря на все усилия писателя Шпажинского, писавшего спецально для нее пьесы; она прожила с ним до его смерти.

Братья Кашперовы в разное время поумирали. Д. А. Самгин, бывший гусар, управлял колокольным заводом, женившись на своей прачке, детей у них не было. София Андреевна вышла замуж за торговца железом, приват-доцента Московского университета Сергея Лаврентьевича Швецова, приятеля ее братьев. Прелестная Маничка Самгина вышла замуж за помещика Ростовцева, но большого счастья не нашла.

Впрочем, все эти свадьбы, кроме Лизы Ильиной, разразились после свадьбы Миши с Лизой, которая была как какой-то сигнал окончания юности и начала для всех самостоятельной жизни. Мише было 20 лет, Лизе 21.

На свадьбу этой первой молодой четы собралось много народу в «Колонной зале Эрмитажа». Поднялась даже Надежда Кондратьевна, уж никуда не ездившая. Появление ее к обеду было совершенно исключительное происшествие. Николай Шапошников[136] потом говорил, – но он всегда любил все приукрасить и в карман за словом не лазил – «пошел шляпу искать – не нашел, пошел трезвого найти, чтобы шляпу мою нашел, тоже не нашел. Так без шляпы домой и уехал». Свадьба была после Пасхи в чудный весенний день. Молодых проводили в Крым, а наша молодежь поехала к нам,