Угловы. Семья врачей. Век Добра и Любви - Эмилия Викторовна Углова

Демона пел знаменитый бас Борис Штоколов. Я пыталась сравнить образ Демона из поэмы с оперным персонажем, невольно вспоминая строчки Лермонтова:

Печальный Демон, дух изгнанья,

Летал над грешною землей…

Давно отверженный блуждал

В пустыне мира без приюта:

Вослед за веком век бежал,

Как за минутою минута,

Однообразной чередой.

Ничтожной властвуя землей,

Он сеял зло без наслажденья.

Нигде искусству своему

Он не встречал сопротивленья —

И зло наскучило ему…

И над вершинами Кавказа

Изгнанник рая пролетал:

Под ним Казбек, как грань алмаза,

Снегами вечными сиял…

И дик и чуден был вокруг

Весь божий мир; но гордый дух

Презрительным окинул оком

Творенье Бога своего,

И на челе его высоком

Не отразилось ничего.

…И все, что пред собой он видел,

Он презирал иль ненавидел.

В прологе оперы Ангел убеждает Демона покаяться, но тот отвергает мысль о примирении с небом. Ему не нужен покой райской обители, он жаждет борьбы и страстей. Но вдруг, пролетая над вершинами Кавказа, он видит в долине Арагвы княжну Тамару. Пораженный ее красотой, Демон испытывает волнение. Он поет о своей тоске, о жажде любви.

Идет пир в ожидании свадьбы, звучат грузинские мотивы в мелодии музыки. Демон посылает свою злую волю на караван жениха Тамары, и в схватке с врагами тот погибает.

Перед забывшейся сном несчастной Тамарой возникает Демон, и она слышит над собой его волшебный голос, который так нежно звучит у Демона – Штоколова:

Не плачь, дитя! не плачь напрасно!

Твоя слеза на труп безгласный

Живой росой не упадет…

Демон стремится в любви к Тамаре обновиться, его голос звучит искренне. Голос Демона – Штоколова – такой нежный, зазывающий. Тамара, взволнованная, слышит волшебные звуки пения. Я раньше слушала в грамзаписи божественный голос Д. Михайлова, он пел по-своему, тоже проникновенно, взволнованно. Музыка переворачивает, волнует душу.

Демон будто хочет верить добру, хочет любить, хочет молиться, и была минута, когда он готов был оставить умысел ужасный, не нарушать святыню мирного приюта. Но он не в силах побороть в себе гордыню, не в силах погасить злобу на людей. Овладеть чистой душой Тамары он хочет для того, чтобы насытить свою гордыню, свое «я». Он знает, что погубит ее, но это его не останавливает…

И вот звучит трагическая музыка финала оперы.

И проклял Демон побежденный

Мечты безумные свои,

И вновь остался он, надменный,

Один, как прежде, во вселенной

Без упованья и любви!..

Закончилась опера, Федор Григорьевич подошел к нам и спросил: «Ну как, понравилось?» Я не знала, что ответить. Я была потрясена постановкой оперы, мистической декорацией, музыкой, голосами артистов, особенно голосом Штоколова. Рубинштейн сумел воплотить в музыке, в ариях и монологах философскую поэму Лермонтова, написать гениальную музыку на гениальные стихи.

А Федор Григорьевич продолжал: «Я слушаю эту оперу второй раз, и она меня каждый раз волнует. Я люблю Лермонтова и знаю наизусть многие главы из этой поэмы. Когда я впервые приехал в Ленинград, то не знал, кто такой Верди. Это имя я услышал впервые от одного из профессоров. Чтобы не быть профаном и не стыдиться своей необразованности, я решил переслушать все оперы, вернее, весь репертуар Кировского театра и Малого оперного, а еще, когда бывал в Москве, то старался попасть и в Большой театр. Таким образом, я пополнил свое музыкальное образование. А в Ленинграде я хожу по нескольку раз на оперы и балеты, так как часто приходится водить сюда приезжих гостей и иностранцев. Так что теперь я должен показать тебе весь репертуар театра. Я не пропускаю также весь репертуар основных драматических театров и концерты в филармонии».

Я была поражена этим открытием, а Васса Григорьевна загадочно улыбалась. Она хорошо знала классику, обожала Лермонтова, любила театр и музыку.

* * *

Весной 1966 года Федор Григорьевич подал заявление на развод с женой. При встрече он мне рассказал, что на днях было партийное собрание, и его прорабатывали по этому поводу:

– Представляешь, придрались ко мне за то, что я подал объявление о разводе в газету «Труд». (А тогда члены партии должны были оповещать о разводе в центральной газете «Ленинградская правда»). Выступал секретарь парткома, заведующий кафедрой нормальной физиологии, Кротов: «Почему это, – говорил он, – Углов подал объявление в газету “Труд”, а не в центральную “Ленинградскую правду”? Он боится оглашения, что у него не первый брак?» Говорил Кротов возбужденно, крикливо, почему-то нервничая, выискивал всякие негативные поступки у меня и требовал объяснений. А я, по своей обычной привычке, старался не обращать внимания и прибегал к самозащите: сидел, смотрел в окно и читал стихи Пушкина. Я в это время учил первую главу «Евгения Онегина» по выписанному в блокнот отрывку. Этим я отвлекался, отсиживался от неприятного эпизода и своим невниманием очень злил выступающего.

Федор Григорьевич потом показал мне этого Кротова: низкого роста, лет сорока, такой живчик с характерной привычкой в поведении: частым поворотом головы в разные стороны, будто постоянно кого-то высматривал. Я его часто встречала на территории института, а потом он вдруг исчез. Через 6 месяцев выяснилось, что он отчего-то умер.

* * *

До конца этого года мы оба были поглощены работой. Я изучала терапевтические заболевания, много читала, посещала лекции, врачебные разборы больных, дежурила по ночам, а Федор Григорьевич много оперировал на легких, на сердце, готовился к лекциям, ездил в командировки.

От многочисленной работы Федор Григорьевич, конечно, уставал, но никогда не жаловался. Спрошу:

– Ты устал?

– Ничуть, ну, может быть, немного

– А как самочувствие?

– Хорошо. А почему ты спрашиваешь?

– Да вижу, как ты много работаешь в клинике, потом часто ездишь читать лекции, а вечером пишешь статьи или книги. Я поражаюсь, как ты можешь так работать, это же утомительно. Мы с тобой никуда не ходим, ни в музей, ни в театр.

– Ну давай сходим в театр. Куда ты хочешь?

Федор Григорьевич звонил в кассу Кировского театра знакомому кассиру и узнавал репертуар. Так, однажды, 26 июня 1966 года, мы попали на балет «Лауренсия» композитора А. Крейна. Дату я написала неслучайно, она историческая. В этот день на спектакле присутствовали именитые гости: президент Франции Шарль де Голль и Председатель Совета министров СССР Алексей Николаевич Косыгин. С большим трудом мы достали два билета, и вот мы в театре. Настроение у всех праздничное, люди прекрасно одеты, улыбаются, возбуждены. Зазвучал настрой музыкальных инструментов в оркестре. Я люблю, когда перед началом спектакля звучит