Перо в её руке. Женские письма – женские судьбы в XVIII веке - Сесиль Берли

не отправитесь верхом на охоту. Что ж, я даю вам свое согласие и лишь ради этого обещания постараюсь более не тревожиться. Но я не приму от вас никаких оправданий или отговорок на сей счет. Добавлю лишь, что многократные или слишком длительные прогулки верхом, даже шагом, вредны, если сидеть в седле по-мужски – в этом случае достаточно часовой прогулки, а в одном частном письме я прочла, что в начале ноября вы катались верхом несколько дней кряду и притом проводили в седле по два-три часа. Это слишком долго, и однажды вы со мной согласитесь, но будет уже поздно. С какой стати я стала бы лишать вас чего-то, что доставляет вам удовольствие, если бы не знала, чем это может обернуться? Вы не можете не согласиться с тем, что я всегда стремилась дать своим детям всю возможную свободу и удовольствия. И отчего бы я вдруг пожелала лишить этого вас, которая дарит мне такое утешение? Однако довольно об этом. Я только что изъяснила вам все свои доводы, которые подсказывает мне нежное сердце матери, и указала на возможные последствия. Катайтесь верхом, раз у вас есть одобрение короля, – это вопрос решенный. Но постарайтесь сдержать свои порывы и последовать моим советам, вовсе не лишним в вашем положении, и я рассчитываю на данное вами слово никогда не ездить верхом на охоту.

Я с большим нетерпением жду ваш портрет работы Лиотара, но не в домашнем и не в мужском платье, а в парадном наряде, поскольку люблю видеть вас в том, что вам пристало. Целую вас.

К этому моменту дофина вот уже несколько месяцев как публично игнорирует госпожу Дюбарри, блистательную фаворитку Людовика XV, категорически отказываясь заговорить с ней[48]. Она презирает эту «тварь», которая выбралась из сточной канавы. Мария-Антуанетта попала в сети Мадам Тетушек, не вышедших замуж дочерей короля, и стала инструментом в руках противников Дюбарри. Ко всему прочему, молодая женщина кипит от негодования после того, как 24 декабря 1770 года министр Шуазёль, архитектор ее брака и открытый враг фаворитки, отправляется в изгнание, получив от короля «летр де каше». Несмотря на то, что Людовик XV ненавидит конфликты, ему в конце концов приходится вмешаться в эту дамскую войну. «Борьба за одно слово»[49] становится государственным делом, мобилизующим всю энергию французского короля, австрийского посла Мерси-Аржанто и, конечно, Марии-Терезии, которая обрушивает на голову дочери громы и молнии. Она возмущена не только тем, что легкомыслие дофины граничит с дерзостью, но и тем, что столь опрометчивое поведение может обернуться политической катастрофой.

Шёнбрунн, 30 сентября 1771 года

Государыня, любезная дочь моя,

я видела Викмона и Марси, и оба весьма утешили меня своими уверениями в том, что вы здоровы, очень веселы, довольны и любимы. Марси сказал мне, что вы дважды подолгу беседовали с ним в своих покоях. Я очень благодарна вам за то, что вы исполняете мои пожелания и выказываете более дружеского расположения тем, кто приезжает отсюда, однако он подтвердил и то, о чем все говорят, – что вы полностью подчинились воле ваших тетушек. Если вы прочтете мои инструкции, то увидите, что я писала вам на сей счет. Я уважаю и люблю их, но они никогда не умели вызывать любовь и уважение к себе ни в своей семье, ни в обществе, и вы хотите пойти по тому же пути. Что за страх и смущение мешают вам обратиться к королю, лучшему из отцов, а также заговорить с теми, с кем вам советуют заговорить! Вам стыдно, вам страшно просто поприветствовать ее, оставьте это. Одно слово о каком-нибудь наряде, о каком-нибудь пустяке заставляет вас так ломаться, попросту ломаться, если не сказать хуже. Означает ли это, что вы позволили настолько поработить себя, что доводы рассудка и даже осознание вашего долга не способны переубедить вас? После всего, что вам сказал Мерси, чего желал от вас король и чего требовал ваш долг, я больше не могу молчать. Вы посмели ослушаться. Какую вескую причину вы можете привести? Никакой. Вы не должны смотреть на Дюбарри иначе как на даму, допущенную ко двору и к обществу короля. Вы его первая подданная, послушание и покорность перед ним – ваша обязанность. Вы должны подавать пример двору, исполняя желания вашего повелителя. Если бы от вас требовали пойти на низость или забыть свой ранг, то ни я сама, ни кто бы то ни было не мог бы советовать вам подчиниться, но произнести одно ничтожное слово, бросить взгляд на эту особу – не ради нее, а ради вашего деда, вашего повелителя, вашего благодетеля! И вы так недостойно ведете себя по отношению к нему, когда у вас впервые есть возможность услужить ему и выказать свою любовь – не скоро же она представится вам снова! Ну и ради кого вы так забылись? Вами двигало постыдное стремление угодить людям, которые сделали вас своей рабыней, обращаясь с вами как с ребенком, устраивая вам прогулки верхом на лошадях, на ослах[50], с детьми, с собаками. Вот те значительные причины, которые заставляют вас предпочитать их вашему повелителю, которые однажды сделают вас посмешищем и будут стоить вам всеобщей любви и уважения. А ведь вы так хорошо начали. Ваши суждения, когда они не внушены другими, всегда верны и превосходны. Позвольте Мерси направлять вас. Какой у нас мог бы быть интерес, у меня и у него, кроме одного вашего счастья и государственного блага? Не следуйте дурным примерам: после короля вы первая должны задавать тон, а не давать другим руководить собой, словно ребенком, когда вы желаете с кем-то заговорить. Вам страшно объясниться с королем, но вы не боитесь ослушаться его или не подчиниться его воле. Я могу позволить вам отложить это объяснение на некоторое время, но требую, чтобы всем своим поведением вы убеждали его в своем уважении и нежности и постоянно стремились угадать, что ему было бы угодно. Пусть ему не остается более ничего желать от вас в этом отношении, ни в поступках, ни в речах ваших. И даже если вам придется рассориться со всеми остальными, я требую от вас это сделать. Ваша единственная цель – угодить королю и исполнить его волю. Если вы будете в этом прилежны, я позволю вам поговорить с королем несколько позже. […]

Если вы поддадитесь чужому влиянию, я предвижу для вас большие беды: вас ждут лишь притеснения и мелкие