Королева скандала - Пол Джилл

«…как в путеводителе “Бедекер", Красном гиде Мишлен и энциклопедии, вместе взятых и преподнесенных в скромной, сдержанной манере».

Между строк Мэри уловила, что Уоллис уже стало скучно. Она искала безопасности, но узы благополучного брака для нее были подобны смирительной рубашке:

«Сестра Эрнеста Мод пытается ввести меня в лондонское общество, но я понимаю, что англичан приводит в замешательство моя манера общения. Их женщины не следят за политикой и новостями и находят, что это не женское дело. Как ты догадываешься, я с ними категорически не согласна».

Она писала, что ей нечем занять себя с девяти утра, когда Эрнест уходит на работу, и до его возвращения в шесть вечера. Также Уоллис жаловалась, что он предпочитает проводить вечера за книгами, нежели ходить на вечеринки и приемы. По выходным ему нравится кататься на автомобиле по близлежащим деревням и выискивать тоскливые старые храмы и замки. Погода там унылая и серая, люди по большей части неприветливы, и, судя по всему, Уоллис это нервировало.

«Вот и хорошо! — подумала Мэри. — Будет тебе урок».

Она написала им обоим письмо — образец дипломатичности, в котором поздравила со вступлением в брак и пожелала счастья и всяческих благ.

Тем временем ее собственная жизнь на Манхэттене становилась все более одинокой, и Мэри пришлось признать, что она, хотя и сильно злилась на новоиспеченных супругов, мучительно по ним скучала. Ей не хватало их с Эрнестом бесед обо всем на свете и спокойствия, что дарила ей дружба с ним. Она тосковала по оживлению, которое приносили с собой приезды Уоллис, врывавшейся в дом на площади Вашингтона в вихре сплетен и смеха. Они были двумя ее лучшими друзьями, и она негодовала, когда они делали что-нибудь без нее. Все это напоминало Мэри школьные времена, когда она ревновала, завидев Уоллис на школьной площадке в компании другой девушки. Тогда ее неизменно приглашали присоединиться, а сейчас Уоллис с Эрнестом жили сами по себе и напрочь о ней забыли. Это было нечестно.

Хотя Мэри продолжала любить Жака, она больше не видела в нем отчаянного и романтичного летчика, за которого когда-то вышла замуж. Теперь он часами сидел в грустной задумчивости, но никогда не рассказывал, что его тяготит. Их семейные отношения сильно подпортило его пристрастие к алкоголю. Каждую неделю несколько вечеров он где-то заливался красным вином вместе со своими французскими и итальянскими друзьями и приходил под утро, распространяя удушливое амбре перегара и чеснока. Он больше не говорил с ней ни о чем важном, не покупал ей подарков и не делал комплиментов. Жак обращался с ней скорее как с домработницей, чем как с женой. Мэри стала предпочитать вечера, когда его не было дома и она могла встретиться с подружками или почитать в свое удовольствие. Вино делало его буйным, и у них возникали глупые скандалы по ничтожным поводам, а настоящую причину своих проблем они даже не искали.

В апреле 1929 года Мэри стукнуло тридцать три года, и ее душевная боль из-за бездетности усилилась. Если бы она только смогла родить ребенка, то это, как ей казалось, придало бы ее жизни смысл, и все прочее было бы легче перенести. У ее сестры Анны было двое детей, у Баки — один, и Мэри обожала племянников, всегда с радостью нянчилась с ними, читала им сказки и отвечала на их невинные вопросы. Она больше не испытывала физического влечения к Жаку, но заставляла себя выполнять супружеский долг, а потом отмечала на календаре дни цикла и плакала каждый месяц, когда неизменно начиналось кровотечение. Маргарет Сэнгер открыла клинику контроля рождаемости, где женщинам помогали предотвратить беременность, и Мэри хотелось пойти туда и спросить совета, как, наоборот, повысить свои шансы зачать и родить ребенка.

В июне Уоллис рассказала в письме, что у ее матери Элис развилась раковая опухоль за глазным яблоком, вызвавшая слепоту на один глаз. Мэри поморщилась. Это было страшно. В этом же послании сообщалось, что супруги навестили Элис в Вашингтоне.

«Меня повеселил совет, который она ему дала, — писала Уоллис. — Она сказала, что ему следует обращаться со мной аккуратно, как со взрывчаткой. А он ответил, что хорошо осведомлен о моих взрывных качествах и уверен, что справится с задачей».

Эрнесту пришлось вернуться в Лондон по срочному делу, и Уоллис оказалась в затруднительном положении, разрываясь между желанием побыть с матерью и долгом перед мужем. Хотя рак был неизлечим, врачи надеялись, что Элис проживет еще два-три года. В результате Уоллис задержалась на пару недель и только потом поехала к Эрнесту. Заканчивалось письмо словами о том, что она планирует навещать мать регулярно, и обещанием увидеться с Мэри во время следующей поездки.

Первым желанием Мэри было оскорбиться из-за того, что Симпсоны побывали в Америке и не заехали к ней. Эрнест еще злился на нее за то, что она не одобряла его отношений с Уоллис? Мэри надеялась, что все это дело прошлое. Также она посочувствовала дилемме Уоллис. Должно быть, ей было очень непросто уезжать, зная о жутком диагнозе матери.

В октябре Мэри пришла телеграмма: «СОСТОЯНИЕ МАТЕРИ ХУЖЕ ТЧК ПЛЫВУ ОДНА НА МАВРИТАНИИ ТЧК К 29 БУДУ ТЧК МОЖЕШЬ ВСТРЕТИТЬ? ТЧК УОЛЛИС».

Должно быть, Уоллис сказала тете Бесси, что Мэри встретит ее, потому что 28 октября Мэри позвонили. Бесси сказала, что Элис впала в кому и может скоро умереть. Она попросила передать это Уоллис, когда та прибудет, чтобы она была готова к тому, что ждет ее в Вашингтоне.

С тяжелым сердцем Мэри отправилась к пристани на Ист-Ривер. Она замахала рукой, как только увидела поспешно спускающуюся по мосткам Уоллис и носильщика, везущего на тележке ее багаж. Она была озабоченной и полной неясного ожидания и, как только поравнялась с Мэри, быстро обняла подругу.

— Какие новости? — спросила она.

Мэри взяла ее за руку со словами:

— Она пока еще с нами, но уже без сознания. Мне так жаль, Уолли…

Уоллис вскрикнула, и глаза ее наполнились слезами:

— Я должна ее увидеть.

Мэри попросила носильщика погрузить вещи Уоллис на крышу заранее заказанного такси, а сами они сели на заднее сиденье автомобиля.

— На Пенсильванский вокзал, пожалуйста, — сказала она водителю.

Как только дверь захлопнулась, Уоллис разрыдалась. Мэри дала ей платок и стала поглаживать по плечу. Она ужасно переживала за подругу.

— Что мне делать, Мэри? Я не знаю, что делать.

Мэри негромко ответила. Ее переполняло сочувствие.

— Она еще может тебя услышать. Я знаю множество историй, когда люди выходили из комы и помнили, что им говорили. Подойди к ее постели, возьми за руку и скажи, как сильно ты ее любишь. Скажи ей, какой замечательной матерью она была. Говори ей всё, чтобы потом ты точно знала, что ничего не осталось недосказанным. Поверь, она услышит!

Слезы катились по щекам Уоллис и падали вниз, а она комкала в руке носовой платок.

— Не представляю, как я буду жить без нее. В моей жизни было так мало постоянства, но я всегда могла положиться на нее и знала, что она в случае чего будет рядом.

Мэри приобняла подругу:

— У тебя есть Эрнест и я. Я всегда у тебя буду.

Уоллис повернулась к Мэри и сильно сжала ее руку:

— Едем в Вашингтон. Я не смогу справиться со всем этим сама.

Мэри призадумалась.

— В такой час рядом должны быть родственники, — произнесла она. — В конце концов, тетя Бесси будет с тобой.

— Но ты ведь моя сестра. Помнишь? Мы сестры, которые друг друга выбрали. Поехали, Мэри, пожалуйста. Ты мне нужна.

— В таком случае, конечно, я еду. Я посажу тебя на ближайший поезд, вернусь домой, соберу вещи и в самое ближайшее время буду рядом с тобой.

В Вашингтоне Мэри встретилась с Уоллис, новым мужем ее матери и тетей Бесси. Все они несли по очереди круглосуточную вахту у постели Элис. Мэри сама нашла себе полезное занятие, давая поручения повару приготовить легкие закуски или горячие напитки и побуждая всех перекусить или чего-нибудь попить. А если дежурный засыпал у постели Элис, Мэри укрывала его стеганым одеялом. Грудь больной поднималась и опускалась, лицо ее было серо, а глаза крепко закрыты. Иногда она двигалась или шевелила губами, будто отвечая на чью-то реплику, но вскоре снова погружалась в беспробудный сон, и ее иссохшие руки ложились без движения на покрывало.