Королева скандала - Пол Джилл

— Ты не можешь уехать! — воскликнул Жак. — С кем мы будем проводить наши турниры по бриджу? Серьезно, топ ami[11], мы будем ужасно по тебе скучать.

Мэри ощутила ком в горле. Ее уже охватывала тоска по Эрнесту.

— А как Доротея относится к переезду? — поинтересовалась она.

Эрнест кашлянул:

— На самом деле Доротея и я… боюсь, мы решили развестись.

Все потрясенно замолчали. В голове Мэри мысли вертелись вихрем. Уоллис была во Франции, по ту же сторону Атлантики, что и Лондон.

— Ты едешь не из-за… — начала говорить она, но осеклась, вспомнив, что не посвящала в это дело Жака.

— Мы уже давно были несчастны в нашем браке, и недавние обострения в наших отношениях оказались непреодолимы. Это будет к лучшему для всех, кого это непосредственно касается, — произнося это, Эрнест разглядывал свои колени и был явно смущен.

— Уоллис сейчас в Европе. Может, вы там случайно встретитесь, йи язвительно сказала Мэри. От одного лишь упоминания имени Уоллис взгляд Эрнеста сделался масленым, и это взбесило Мэри. Первой ее мыслью было: «А как же я?» Эрнест стал ее поверенным с тех самых пор, как она рассказала ему о выкидышах. И до того момента, как Уоллис вломилась между ними, она чувствовала, что может рассказать ему о чем угодно. У них была общая любовь к книгам, и он хорошо влиял на Жака, сдерживая его тягу к спиртному личным примером. Он был ее страховкой, плечом, на которое можно опереться, и просто не мог взять и уехать в Лондон. Она этого не позволит.

Потом в уме Мэри всплыло кое-что, что она до сих пор четко не осознавала: «Если уж он оставляет свою жену, то это должно быть ради меня». Она даже удивилась, когда эта мысль полностью оформилась, насколько очевидной она была. В ее воображаемой жизни Эрнест был ее идеальным мужем, человеком, который приходился ей одновременно другом и любовником. Он спрашивал ее мнение так, как никогда не делал Жак; для него не существовало таких тем, на которые ей не разрешалось говорить; с ним не было беспокойных ночей, когда она лежала без сна, слушая пьяный храп мужа. Порой она представляла себе его лицо, когда они занимались любовью с Жаком, и каждый раз чувствовала укол вины. Но она никогда не думала, что они могут быть вместе, потому что у Эрнеста была Доротея, а теперь Уоллис заворожила его, и он бежит в Европу по ее следу. Та, конечно, будет относиться к нему с презрением, как и ко всем своим поклонникам. Она вырвет его сердце, бросит на пол и наступит каблуком.

— Я считала тебя джентльменом в большей степени, — резко сказала Мэри. — Но, полагаю, ошибалась.

— Мэри! — с упреком воскликнул Жак. — То, что происходит у Эрнеста с женой, не нашего ума дело.

— Просто меня удивляет, насколько легко его оказалось провести, — продолжала она, понимая, что Жак понятия не имеет, о чем она говорит. — Вы, мужчины, бываете такими наивными.

— Эй, а что я такого сделал? — вскричал Жак, а весь вид Эрнеста говорил о том, что тот готов был провалиться сквозь землю.

— Ты меня разочаровал и низко пал в моих глазах, — сказала Мэри Эрнесту, а он в ответ пробормотал что-то похожее на извинение.

— Кто-нибудь мне скажет, что происходит? — спросил Жак.

Мэри встала.

— Пусть Эрнест тебя просветит, — бросила она. — У меня разболелась голова, и я удаляюсь. Прощайте, мистер Симпсон.

Эрнест поднялся со стула, но Мэри не задержалась, чтобы подать ему руку, а выбежала из комнаты.

Она была так разгневана, что почти рыдала. Почему Уоллис всегда получает то, что хочет? Это просто несправедливо.

Через неделю после отъезда Эрнеста Мэри получила письмо от Уоллис с Лазурного Берега. Они с тетей Бесси подружились с молодым юристом из Филадельфии, который хоть и имел очень степенный вид, на деле оказался выдающимся танцором. Когда он выходил на площадку, все вокруг расступались, чтобы полюбоваться чарльстоном или медленным фокстротом в его исполнении. Также она упоминала в своем письме весьма занятного ирландца, развлекавшего их за ужином. По всему было ясно, что она не держится за Эрнеста. Мэри порвала письмо на мелкие кусочки и бросила в пепельницу.

25 октября на первой полосе газеты «Нью-Йорк таймс» напечатали заметку о смерти дяди Сола. Мэри не без любопытства прочитала некролог. Она знала, что дядя Сол управлял железнодорожной компанией, но никогда не слышала о том, что он отвечал за строительство продолжения железнодорожной ветки «Сиборд Эйрлайн» до Южной Флориды. Она ехала по этой самой ветке, когда навещала Уоллис в Пенсаколе. Многие уважаемые бизнесмены написали о его огромном вкладе в развитие транспортной инфраструктуры страны и его богатстве, оцененном примерно в пять миллионов долларов. Это, конечно, означало, что Уоллис приедет из Франции домой. Она наверняка очень рассчитывает получить наследство, поскольку дядя Сол никогда не был женат и у него не было собственных детей.

К тому времени как Уоллис вернулась, дядя Сол уже лежал в фамильном склепе, а его завещание было зачитано родственникам. Уоллис встретила на перроне ее мать Элис. Она рассказала дочери об условиях завещания, и та поспешила поделиться услышанным с Мэри по телефону:

— Ты можешь в это поверить? Большую часть состояния он завещал приюту для обнищавших женщин благородного происхождения. Я получу только мизерный трастовый фонд. И лишусь даже его в том случае, если повторно выйду замуж.

— Зачем же он так поступил? — посочувствовала Мэри. — Почему было не позаботиться о собственной плоти и крови?

Уоллис вздохнула:

— Потому что он так и не простил меня за то, что я против его воли ушла от Уина. Зато мне теперь больше не придется выслушивать его нудные нравоучения. Он меня ни в грош не ставил, как и всех женщин вообще. По его разумению, мы все — слабые создания без принципов и здравого смысла.

На памяти Мэри Уоллис ездила к дяде Солу только тогда, когда ей нужно было его задобрить и упросить дать ей денег то на одно, то на другое: новое платье, поездку в Европу, развод. Возможно, он был сыт этим по горло.

— Разумеется, я подам апелляцию, — подытожила Уоллис. — Так запросто он не отделается.

— Ты теперь возвращаешься в Америку? — спросила Мэри.

— Ненадолго. Мне нужно в Уоррентон в начале декабря — закончить связанные с разводом дела. Еще я хотела полюбопытствовать, можно ли будет воспользоваться вашим гостеприимством на Рождество? А в Европу я отправлюсь сразу после Нового года.

Мэри ответила не сразу. Уоллис понятия не имела, как сильно сердилась на нее подруга. Можно было с легкостью придумать какой-нибудь предлог, сказать, что к ним приезжают родственники Жака, но Мэри не устояла перед обаянием Уоллис. И сама не заметила, как произнесла:

— Да, конечно, ты можешь остановиться у нас.

Весь первый день после приезда Уоллис Мэри не интересовалась у нее насчет Эрнеста. Слышать о нем было для нее подобно невыносимой пытке. Но вскоре любопытство взяло верх.

— Ты знала, что Эрнест в Лондоне и что он разводится с Доротеей? — спросила она, внимательно наблюдая за реакцией.

— Он такой душка, — ответила Уоллис с отрешенной улыбкой, склонив при этом голову набок. — Настойчиво продолжает просить меня выйти за него замуж, а я все никак не могу определиться. Я очень тепло отношусь к нему. Он добрый, и это, конечно, было бы разительным контрастом по сравнению с моим бывшим мужем. Но я не уверена, что он подходит мне по темпераменту.

— А я не уверена, что тебе в этом плане вообще кто-то подходит, — ответила Мэри, не удержавшись от колкости.

Глава 23

Нью-Йорк. Август 1928 года

Мэри была удручена, но отнюдь не удивлена, когда Уоллис сообщила ей в письме, что они с Эрнестом поженились. Церемония прошла 21 июля в мрачном лондонском регистрационном офисе, который, по описанию Уоллис, «больше подошел бы для судебного слушания, чем для кульминации романтических отношений». Она рассказала об их медовом месяце, который они провели, путешествуя на машине по Франции и Испании, и на протяжении которого Эрнест выполнял добровольно взятую на себя роль гида, в чем ему очень помогли безупречное владение французским и глубокое понимание архитектуры и обычаев: