На крейсерах «Смоленск» и «Олег» - Борис Карлович Шуберт

Японцы беспредельно преданы Престолу и Родине, не сносят бесчестья и умирают героями.

Но и мы клялись перед Престолом Всевышнего. Господь укрепил дух наш, помог одолеть тяготы похода, доселе беспримерного. Господь укрепит и десницу нашу, благословит исполнить завет Государев и кровью смыть горький стыд Родины».

На другой день в Куа-бе вошли суда отряда Небогатова, а также «Жемчуг» и «Рион», вернувшиеся с разведок; все суда начали грузиться углем. 29 апреля, воспользовавшись окончанием погрузки, с крейсера в течение дня свозили команду на берег, чтобы дать возможность людям, около полугода не покидавшим палубу, побродить по земле и пополоскаться в море. Радость для всех была большая, и не только для команды, но и для офицеров. Поехал на берег и я. Пробыв около двух часов в воде и побродив затем по берегу, я вернулся на корабль. К вечеру все тело у меня покрылось пузырями и стала слезать кожа; во время купания меня обожгло солнцем, и теперь обожженные места причиняли настолько острую боль, что я с трудом терпел на своих плечах тяжесть кителя. Но я отделался еще сравнительно дешево. Из команды у многих вследствие ожогов открылась лихорадка, и люди эти нуждались потом в течение нескольких дней в лазаретном лечении. Одним словом, погуляли удачно! 30-го пришел из Сайгона госпиталь «Кострома»; в тот же день мы узнали, что броненосцы уже два дня как преблагополучно стоят в том же Ван-фонге, т. е. по соседству с нами.

Вечером начали готовиться к походу; завтра, ранним утром, предполагалось покинуть берега Аннама и идти дальше, так как ждать больше было некого и нечего. Говорили, что командующий и так уж бомбардируется из России запросами, – когда он начнет свои активные действия и что будто его укоряют даже в трусости, в силу которой он якобы медлит. Не ручаюсь за достоверность этих слухов, но думаю, что такая нервозность со стороны правительства была весьма возможна, – ведь так легко, сидя в своем кабинете в благополучном Петербурге критиковать действия отдаленного флота и предписывать ему законы, а тут еще досада на Рожественского, державшего все свои планы по возможности в секрете, зная, как много нам уж повредила излишняя гласность, и досада на то, что адмирал наш, сознавая лежащую на нем громадную ответственность за эскадру, не признавал ничьих советов и приказаний, в чем, конечно, был совершенно прав.

В минувшую испано-американскую войну одна из главных причин гибели испанской эскадры у Сантьяго состояла в том, что действиями адмирала Сервера руководила из Мадрида королева-регентша; последней казалось, что испанский флот слишком долго стоит под прикрытием береговых батарей и, усматривая в этом трусость адмирала, королева приказала ему выйти в море и сразиться с превосходящим его во всех отношениях американским флотом. Результат этого боя известен.

1 мая, в 5 ч 30 мин утра, снялись с якоря и вышли из Куабе разведчики, за ними крейсера, миноносцы и, наконец, 3-й броненосный отряд. Рожественский с 1-м и 2-м броненосными отрядами уже ожидал нас в море; стоявший под берегом «Guichen» издали наблюдал за движением флота. В 8 ч утра корабли соединились; через час подошли и вступили в строй транспорты с миноносцами на буксире, и вся армада, идя 7–8-узловым ходом, легла на курс NO 67°.

Х

Эскадра состояла теперь из 37-ми судов под военным флагом и 13-ти – под коммерческим. Четыре броненосца отряда Небогатова составили III броненосный отряд. Заведующий транспортами капитан 1 ранга Радлов перенес свой брейд-вымпел с «Киева», оставленного в Сайгоне из-за малой скорости хода, на «Алмаз». Кроме «Киева» в Сайгон были отосланы по тем же причинам транспорты 2-й эскадры: «Князь Горчаков», «Юпитер» и «Китай», а из небогатовских – «Густав Лерхе», «Граф Строганов» (водолей) и «Ксения» (мастерская). В состав шедшего теперь с эскадрой транспортного каравана вошли прибывшие с 3-й эскадрой пароходы Северного Общества – «Ливония» и «Курония», и буксир «Свирь».

Несколько дней эскадра шла тем же курсом, без всяких остановок и инцидентов, пройдя за это время Парассельские острова и Macclesfield bank, которые были оставлены влево. Ранним утром 5 числа, находясь в широте 19°32' N и долготе 120°00' O, застопорили машины для общей погрузки угля; по окончании ее, транспорты «Тамбов» и «Меркурий», освобожденные от своего груза, были отправлены в Сайгон, а эскадра тронулась дальше. После захода солнца корабли не зажигали больше своих огней; ночи стояли ясные, светлые, – ярко светила полная луна. В 10-м часу вечера, далеко на горизонте был замечен огонек, который то пропадал, то загорался снова, а затем открылся и силуэт судна, идущего как будто параллельным с нами курсом. «Олегу» было приказано остановить это судно, и, выйдя из строя, мы к нему приблизились, после чего мне было поручено его осмотреть. Но освидетельствование судовых документов, выяснило, что английский пароход «Oldhamia» (Manchester, Halford s/s C°L°), везет в Японию груз керосина из Нью-Йорка. Среди документов отсутствовали коносаменты на груз, который сам по себе представлял предмет военной контрабанды. Сообщив об этом на крейсер, я получил приказание с тремя лодками остаться на «Oldhamia» и вести пароход за «Олегом», который лег на соединение с эскадрой. Написав протокол о задержании парохода в его вахтенном журнале и объявив его администрации о решении моего начальства привести «Oldhamia» к эскадре, для дальнейшего выяснения состояния ее груза, я расставил своих людей у трюмов, а сам вышел на мостик; «Oldhamia» дал ход и вступил за «Олегом».

Было около часу ночи. Луна зашла за облака; впереди еле светились огни ушедшего вперед «Олега», – эскадры совершенно не было видно. На пароходе все было спокойно. Сначала шхипер сильно волновался и приходил на мостик выведывать от меня, куда мы идем, что будет с пароходом и не принадлежит ли крейсер, его задержавший, к эскадре Рожественского, но, не встретив с моей стороны никакого намерения удовлетворить его любопытство, он ушел в свою каюту, и на мостике остались рулевой и вахтенный помощник; последний, еще совсем молодой парень, пустился вскоре на откровенности и начал мне рассказывать про свою жизнь и службу на коммерческих судах. Через три часа мы приблизились к эскадре, но она была так плохо видна, что присутствие большого количества судов можно было скорее угадывать по вспыхивающим иногда здесь и там огонькам. Рассветало; весь экипаж «Oldhamia» высыпал на палубу и, считая корабли, делал свои предположения относительно эскадры, тянувшейся перед нами бесконечной линией. В 5 ч 30 мин утра эскадра застопорила машины, и вслед за тем на пароход прибыли офицеры и команда, для