Я не вру, мама… - Тимур Нигматуллин

и папу. Я всегда в такие моменты про них вспоминаю. Когда на льдине плавал, и она оторвалась от берега, когда на тополь залез и не мог слезть, когда головой застрял между перил и торчал так весь день, когда язык прилип на морозе к железным качелям… Вот и сейчас, уходя на дно Ишима, я подумал не о русалках и кикиморах, живущих в реке, а о них. Папе и маме. Сидят себе на работе и работают, чтобы купить к следующему лету румынский спальный гарнитур.

Чья-то рука схватила меня за волосы и потащила вверх…

На левом берегу, среди зарослей ивы и тальника, мы с Иваниди выкручивали трико, держа его с двух сторон.

– Сильнее крутите, рыбий корм ходячий! – прикрикнул на нас дядя Наум. Сам он сидел на валуне, рядом сушились развалившиеся сигареты.

– Особенно ты крути сильнее, голожопый! Тебя вообще спасать не надо было. Какая от тебя польза? Семь лет, а ума как у царя Приама. Ты вот скажи, – дядя Наум налил водки в стакан, – какого хрена он попер против всех?

Иваниди, потерявший в полете трусы, стоял голый и, дрожа на ветру, крутил вместе со мной мокрое трико дяди Наума.

– Среди вас, умственно недоразвитых моих соседей, только Давид Пиркин более-менее способен думать. Муратов и Иваниди еще не научились. Да и вряд ли научатся. – Он громко выдохнул и залпом выпил полстакана водки.

Давид сидел рядом с ним и поддакивал:

– Я говогил им: «Это безумие! Одумайтесь!»

– Молодец, Дава! Далеко пойдешь! Вот когда совсем далеко уйдешь, не забудь, что был у тебя такой сосед дядя Наум. Который, возможно, еще живой и живет где-нибудь. Найдешь его, меня то есть, и приедешь в гости. А в гости что?..

– Что? – переспросил Дава.

– С пустыми руками не ходят… Эй вы, крутите сильнее! Капли совсем не капают. Голожопый? А ты как домой пойдешь? Это же по всему мосту, потом по улице. Потом во двор! А там как раз и мама, и Алиса вдруг в гости придет? Муратов? Алиса вдруг в гости придет, а один голый, а другой с красной рожей от удара об воду. Вот она обрадуется!

– Не придет, – сжимая в руке трико, сказал я, – она в деревню уехала.

– Я из ивы сплету, – огрызнулся Иваниди, – как древние греки.

Дядя Наум налил себе еще водки.

– Это неистребимо. Ты, Иваниди, уже сам как древний грек. Не учишься, не читаешь, не работаешь. Скоро Зевсу молиться начнешь. Вино уже пьешь. Да, Дава?

– Да! Начнет! – радостно сказал Дава. Сегодня он был приближенным к нашему спасителю, поэтому кулак ему я показал, чтоб дядя Наум не заметил. – Вы когда сиганули, то сгазу непгавильно. Надо так, – Давид поднялся и, чуть сгорбив спину, вытянул руки перед собой, – а вы взяли и упали пгосто. Дядя Наум только успел мне бутылку отдать, а сигагеты не успел и за вами. Сначала Колю вытащил, а потом тебя. Ты вообще уже на дне был. Еще секунда, и всё. Да, дядя Наум?

Эта парочка наших спасителей стала мне надоедать и я, последний раз крутанув трико, протянул его дяде Науму:

– Всё, сухое! Спасибо вам! Я пошел домой.

Иваниди, обдирая, словно козел, иву, соорудил два венка. Один нахлобучил на голову, другой, побольше и похожий на юбку, натянул на себя вместо трусов.

– Все равно пипку видно, – заметил дядя Наум, – ну это если внимательно посмотреть. А кому ты нужен, внимательно на тебя смотреть? Никому. Так что шуруйте до дому и сидите там тихо. А если будете баловаться, то я всем расскажу про эти прыжки. Понятно?

– Понятно, – промычали мы с Колей.

– И это, не забудьте. Я вас спас. И вы мои должники. Завтра будем в войнушку играть во дворе. Поняли?

– Поняли.

Мы забрались на мост и двинули в сторону дома. Дава с дядей Наумом остались сидеть на валуне и ждать, когда высохнут сигареты.

Возле дома Иваниди мрачно сказал:

– Мама все равно спросит за трусы. Что сказать?

– Скажи, порвал и выкинул.

– Обо что порвал?

– Ну, скажи, до кустов не дотянул.

– Ладно, что-нибудь придумаю. – Он пожал мне руку. – Кстати, ты до дна достал?

– Нет, – ответил я.

– А я достал, – улыбнулся Иваниди, – мягкое такое, как кашица. Ногой нащупал какой-то замочек.

– Клад? – удивленно спросил я. – Не врешь?

– Я тебе когда врал? Завтра надо с берега туда заплыть и проверить.

– Завтра в войнушку играем.

– Послезавтра. Там точно что-то есть.

Вечером мама рассматривала мое лицо и грудь:

– Аллергия на что-то? Ты что ел?

– Оливки.

– Не ешь больше. И где ты их находишь?

– В Древней Греции всё есть, – сказал я и пожелал маме спокойной ночи.

Солнце над нашим домом встает медленно. Позже всех жильцов. Даже позже меня.

Тетя Хеба говорит, что поэтому диаволы так часто посещают это место и переезжать отсюда нужно как можно быстрее.

Глава 16

«Комарово»

– Тоже петь? – Огромная тетка с пионерским галстуком на шее оценивающе посмотрела на меня. – Сколько лет?

– Семь! – отрапортовал я.

– Ну-ка! – дернула меня за рукав Сталкер. – Девять ему. Врет. Алиса?

Стоявшая рядом Алиса прочитала с бумаги:

– Песня «Комарово». Исполняют ученики сто десятой средней школы имени Буденного: Пиркин, Иваниди, Муратов… – Она искоса взглянула на меня и прибавила: – Четвероклассники.

Я оторопел. Какой четвертый класс?! Только первый окончили. Мало того что завуч меня перебила и зачем-то на два года взрослее сделала, так и Алиса соврала и глазом не моргнула. Будто бы всю жизнь не меня, а ее от вранья лечат. Рот даже не скривила, зубки свои хищные не обнажила.

– Мелкий какой-то, – недоверчиво сказала тетка. – Точно девять? Пионер?

– Октябренок, – поправляя сползающий с правого плеча ремешок гитары, ответил я, – в пионеры в третьем примут.

– Опять врет, – сказала Сталкер и достала из сумки смятый пионерский галстук. – Сняла с него… для образа. – Она подтянула меня к себе и повязала мне галстук. – Лучший наш тенор среди четвертых классов! Пионер! Отличник! Активист! Иди, активист, погуляй!

– Чего он врет-то у вас постоянно? – Тетка открыла тетрадку и стала туда что-то записывать.

– Исправляем, – хором произнесли Сталкер с Алисой, и я, не став испытывать больше судьбу, убежал искать свой ансамбль.

Конкурс «Целинные напевы» проходил в здании недавно построенного Дворца пионеров. Дворец стоял на дамбе, в том самом месте, где Ишим, изгибаясь полумесяцем, круто брал влево, чтобы дальше, вытянувшись в струнку, бежать до «Тайваня» и, разбиваясь об него, змеиным языком растворяться в камышовых зарослях и бродах ниже по течению.