Я не вру, мама… - Тимур Нигматуллин

и мы карабкаемся по насыпи, каждый раз покоряя ее в одном и том же месте. Внизу бежит Ишим. За Ишимом раскинулся парк. За парком – еще один парк. А дальше степь!

– Спорим, что я на одной руке переплыву Ишим, – предлагает мне пари Коля Иваниди.

– Я уже переплывал.

– А спорим, – не отстает он, – что я с машинного прыгну в речку.

– Я уже прыгал.

– Щучкой?

– Солдатиком.

– А щучкой слабо?

Прыгать щучкой с моста в реку, где на дне лежат брошенные бетонные блоки с арматурой, глупо. Хотя если разобраться, то и солдатиком глупо. Глупо вообще прыгать туда, откуда есть шанс не вернуться. Но это для Давы Пиркина глупо. А для меня с Иваниди в порядке вещей.

– Дугаки вы, – предупреждает нас Дава, – совсем у вас нет чувства…

– Какого еще чувства? – перебивает его Иваниди.

– Дава, у меня есть предчувствие! – говорю я.

– И что оно тебе говорит? – ухмыляется Коля.

– Что надо прыгать. Щучкой еще никто из пацанов не прыгал. Мы первые.

К этому времени Иваниди уже снял майку и остался в красных кумачовых трусах – тетя Хеба то ли перешила ему свои, то ли раскроила флаг, посчитав, что его можно использовать. Трусы словно знамя колыхались на Иваниди, то опадая, то надуваясь шаром и предательски обнажая мужские места моего друга.

– Ничего, – сказал Коля, потирая ноги, – чувства, может быть, и нет, но зато есть цель! А цель оправдывает чувства.

– Самосохганения, – закончил свое предупреждение Давид. – Одумайтесь!

Мы с Колей залезли на мост и, прижавшись к перилам, поползли на середину, туда, где глубина Ишима под ним достигала метров четырех-пяти. Прыгать с краю было опасно, а на середине шанс какой-никакой еще имелся.

– Кто первый? – тащась передо мной на коленях по наваренной узкой площадке, спросил Иваниди.

Периодически отмахиваясь от развевающихся на ветру трусов моего друга, я сказал:

– Давай вместе.

– За руки?

– Щучкой за руки?

– Я на олимпиаде видел, – сказал он, поправляя трусы. – Синхронные прыжки называются.

– Давай, – согласился я и, доползя до середины моста, остановился.

Смотреть вниз было страшно. Ишим ускорял течение с заходом под мост и с такой силой закручивал водовороты, что, казалось, он хочет вымыть на дне глубокие ямы, пробуриться вниз и слиться с подземными водами. По бокам от омутов как рифы возвышались бетонные блоки с торчащими из них, будто мурены из нор, черными арматуринами. Вода загрязнилась от работающего неподалеку земснаряда, и поднятая к поверхности муть не давала разглядеть безопасные для прыжка места.

– В воронку надо, – сказал я, приподнимаясь с колен, – один вариант только. Прыгаем в воронку, вон ту, – я указал на самый большой омут, – добиваем до дна, оттолкнемся ногами и выйдем метров за десять от нее, вот туда – к берегу!

Иваниди, придерживая трусы, тоже поднялся и стоял на самом краю узкой площадки. Напоминал он мне в этот момент Гавроша на баррикадах. Только, в отличие от настоящего Гавроша, Иваниди, разорвав флаг Франции, забрал у «Свободы» себе на трусы только красный цвет.

– Согласен, верное решение, – утвердил мой план Коля и, покрутив головой от левого берега Ишима до правого, добавил: – Только давай чуть передохнем и прыгнем.

– Давид! – заорал я Пиркину. – Давай к нам!

Ответа не последовало. Я прижался к перилам и приподнялся. Давы нигде не было.

– Да у него чувство же, – снисходительно сказал Коля, – вот и слинял. Ну и бог с ним. Все равно прыгать он не будет.

Минут пять мы сидели на краю площадки и болтали ногами над Ишимом, поглядывая, как ведет себя воронка, в которую задумали прыгать. По мосту изредка проезжали машины, спешащие на левый берег города с дачами и лесопосадками.

– У тебя есть дача? – зачем-то спросил Иваниди. – У нас нет. Мама говорит, в Греции будет. Оливки растить начнем.

– Есть, там, – я махнул рукой в сторону противоположного берега. – Картошка да малина.

– В Греции есть все, – вздохнул Иваниди.

– Да ты достал уже со своей Грецией, – не выдержал я. – Когда уже уедете?

– Ты просто завидуешь, – спокойно ответил Коля. – Все уезжают: дядя Наум, Давид. Одни вы никуда не едете.

– Едем.

– И куда?

– В Улан-Батор!

Иваниди энергично почесал свои ноги.

– Врешь?

– Тебе? Я и другим уже перестал врать. А тебе вообще никогда не врал.

– В Монголию? Чё, честно, что ли?

– Ну честно. Отец сегодня сказал. Клад Чингисхана искать будем. Могилу его.

От восхищения Иваниди даже хрюкнул.

– Вот это да. А меня возьмете?

– А как же Греция, оливки? Да и тетя Хеба тебя не пустит.

– Сдалась мне эта Греция. Чё я там не видел? А оливки противные. Ты их ел? Я же тебе давал. Ты выплюнул. Не ел даже. И зачем мне эти оливки там? Я что, дачник, что ли?

– Подумаю. Как говорит Валентина Павловна, посмотрим на ваше поведение, Николай Ставросович Иваниди. И если поведение будет хорошее, то быть вам октябренком.

Коля засмеялся и плюнул в реку. Плевок закрутило на ветру, и он шмякнулся аккурат на мою ногу.

– Не специально, – извинился Иваниди, – надо учитывать поправку на ветер. Встаем? За руки?

Я кивнул и обернулся еще раз посмотреть, куда пропал Дава.

Со стороны улицы, которая выходила сразу на мост, бежали два человека. Один мелкий – это и был Давид – и один высокий, лысый, в растянутой серой майке.

– Стойте, дебилы! – заорал высокий мужик. – Стойте, вам говорю!

Иваниди тоже обернулся:

– Дядю Наума нашел. Родаки-то все на работе. Вот жук. – Коля снова плюнул в реку. На этот раз плевок точно вошел в воронку.

Тем временем дядя Наум и Дава уже забежали на мост и, размахивая руками, орали нам.

– Муратов, ну ты же вроде не совсем дурак, не прыгай! – кричал дядя Наум. – Иваниди, не слушай этого цыганенка, не вздумай прыгать! Вы, двое придурков, стойте!

– Поздно, – решительно сказал Иваниди и, схватив меня за руку, шагнул в пустоту.

Поскользнувшись на площадке, я не успел как следует оттолкнуться и просто рухнул вниз. Секунды две мы держались за руки в воздухе, а потом разделились, как ракета-носитель со своей ступенью.

От удара об воду плашмя грудь сильно сдавило, и весь воздух, который я во время полета набрал в легкие, вышел наружу. Кружа по воронке, я уходил вниз и пытался сгруппироваться, чтобы, достигнув дна, оттолкнуться посильнее и выплыть подальше от опасного места. Где упал в воду Иваниди и что с ним вообще происходит, было непонятно.

Грудь горела, легкие сжимались все сильнее и сильнее. «Может не хватить даже до дна», – подумал я и почему-то вспомнил маму