Королева скандала - Пол Джилл

— Да ты, наверное, просто скрываешь его от меня, — поддразнила ее Мэри. — Ты самый большой в мире романтик. Ты бы столько не выдержала, не влюбившись, да?

Уоллис улыбнулась с отрешенным взглядом:

— Я была влюблена до того, как уехала. Он меня жестоко обманул. Но я обнаружила, что лучшее средство от сердечной боли — это сделать так, чтобы от причины твоей печали тебя отделял океан.

Мэри догадалась, что речь шла об аргентинском дипломате Фелипе Эспиле. До нее доходили слухи, что он отказался жениться на Уоллис и закрутил роман с более молодой девушкой из богатой аристократической семьи. Должно быть, впервые Уоллис не удалось завоевать объект своего обожания, и это, конечно, не могло не причинять ей боли.

— Мне жаль, — сказала Мэри. — Но я рада, что ты нашла способ исцеления. Наверное, стоит запатентовать его.

Уоллис засмеялась:

— Неплохая мысль. Мне же надо найти хоть какой-то способ себя обеспечить.

Вскоре между ними установились легкие дружеские отношения, похожие на прежние, но более сдержанные. Они были уже не девочки-подростки, а тридцатилетние женщины, и у каждой из них имелись душевные шрамы, которые им не хотелось бередить. Им было весело примерять наряды друг друга, обсуждать брачные союзы бывших знакомых, ходить по магазинам на Пятой авеню, делать укладки в салонах и обедать в хороших ресторанах, где Уоллис заказывала рыбное филе или котлету из ягненка, но ела мало. Когда они ужинали дома, она флиртовала с Жаком, но Мэри это уже не раздражало. Это была просто игра, и у Жака в совершенстве получалось оказывать Уоллис ответные знаки внимания, не оставляя при этом ни малейшего сомнения в своей преданности Мэри.

Им обоим нравилось слушать истории Уоллис о Дальнем Востоке, а в один из вечеров та поведала им о домах чансань, где девочек учат искусству любви.

— Мы с Уином были в таком заведении в Шанхае, — сказала она друзьям. — Нас привели в роскошную комнату, украшенную золотыми решетчатыми орнаментами, с мебелью из красного дерева. Мы сидели там, и к нам привели девушек, одетых в очень простые шелковые платья голубого или белого цветов. Было хорошо видно, что под этой одеждой у них больше ничего нет.

Жак и Мэри сгорали от любопытства.

— Они говорили по-английски? Ты с ними разговаривала? — спросила Мэри.

— Их всех учат немного говорить по-английски, чтобы они могли развлекать иностранных гостей, но одна из них говорила свободнее, и Уин расспросил ее, каким особым техникам их учат. — Глаза Уоллис сияли. Она явно наслаждалась эффектом, который производила своими рассказами. — Девушка рассказала про возбуждающий массаж фанг-чунг, эротические танцы, которым их обучают, и об особой технике сжимания мышц, называемой сингапурским захватом.

— Я слышал про это, — отреагировал Жак, предоставив Мэри гадать, что бы это значило и где он мог про это слышать. Ее по-прежнему тяготила мысль о женщинах, которые были у него до знакомства с ней, но он терпеть не мог вспоминать военные годы и резко менял тему разговора, если об этом заходила речь.

Уоллис продолжала:

— Девушки выстраиваются перед гостями, а потом расходятся по закрытым комнатам на верхнем этаже с тем клиентом, который их выбрал.

— Боже, как увлекательно! — воскликнула Мэри. — А как ты думаешь, что это за девушки? Они, наверное, все из очень бедных семей.

— Не обязательно, — пояснила Уоллис, — некоторые обеспеченные родители посылают туда своих дочерей, чтобы те научились ублажать своих будущих мужей. Все девушки очень красивые, со скромными личиками и все такое. — Она изобразила прелестную китаянку, склонив голову, отведя глаза и опустив ресницы.

Мэри стало интересно, может, и сама Уоллис училась этим техникам соблазнения, но она постеснялась спросить.

— Мне бы тоже хотелось сходить с тобой в дом чансань, Уолли. Вот это приключения у тебя были!

В компании Уоллис блистала, как может только она, но, когда они оставались вдвоем, Мэри замечала, что подруга измотана и, похоже, плохо спит по ночам. Иногда она морщилась от боли, но сильнее всего Мэри ощущала глубокое, как океан, ее одиночество. Извечное желание защитить подругу усилилось, как никогда. Бедняжка Уоллис осталась с разбитым сердцем, расстроившимся браком и без семейных денег, на которые можно было бы рассчитывать, потому что дядя Сол по-прежнему отказывался ее поддерживать. Она получала небольшое содержание от Уина, но в целом ее положение было ужасно уязвимым.

— Ты можешь приезжать сюда, когда пожелаешь, — сказала Мэри. — Считай площадь Вашингтона своим вторым домом.

Все лето и осень Уоллис держала данное слово и приезжала раз в несколько недель. Они вместе отметили День благодарения, и Мэри сочла за благо пригласить ее и на Рождество тоже. Никто не должен быть один в такое время, и Жак никогда не возражал против присутствия Уоллис. Мэри подозревала, что муж только радовался, когда Уоллис ее развлекала, потому что у него появлялось время, чтобы провести его с друзьями — французами и итальянцами, жившими неподалеку.

В рождественский вечер Мэри, Жак и Уоллис сидели в компании родственников и друзей, попивая коктейли, когда в комнату вошла горничная и сообщила о посетителе: «К вам мистер Симпсон».

Мэри не без удовольствия пошла поприветствовать гостя:

— Я так рада, что ты тоже заглянул к нам. Ты без Доротеи?

— К сожалению, она неважно себя чувствует, поэтому осталась дома с девочками. Я пришел вручить тебе этот подарок, Жаки. — Он протянул бутылку шотландского виски.

Жак захохотал:

— Бурбон против скотча! Надо как-нибудь вечером устроить соревнование.

— Если присутствие леди не против правил, то я бы охотно к вам присоединилась, — вставила Уоллис. — Мы будем пробовать каждый по очереди до тех пор, пока не попадаем со стульев.

Жак представил ее Эрнесту, и тот слегка поклонился.

— Мы должны придерживаться правил ведения боя, — улыбнулся он. — Но вас мы с радостью принимаем.

— Чем вы занимаетесь, мистер Симпсон, в свободное от склонения людей к употреблению дьявольского напитка время? — Она устремила на него сияющие глаза, и он присел с ней рядом и рассказал о том, что занимается морскими перевозками.

— В офисе вашей компании есть работа, на которую я могла бы устроиться? — продолжила Уоллис. — Я бедная, одинокая женщина, нуждающая-ся в деньгах и практически ничего не умеющая. Не могу ни печатать, ни шить, ни обслуживать столики и ужасно плохо разбираюсь в цифрах. Но я должна зарабатывать около семидесяти пяти тысяч долларов в год. Может, у вас найдется подходящая вакансия для меня?

Все дружно рассмеялись.

— Я непременно узнаю, — пообещал Эрнест.

— Какой чудесный костюм! — воскликнула Уоллис и погладила лацкан пиджака. На Симпсоне был двубортный костюм в узкую полоску с жилетом. — Я верно определила английский крой?

— Сэвил Роу, — ответил он, — и тот же портной, что обслуживает моего отца и еще раньше обслуживал его отца.

— Люблю ваши британские традиции: вся эта пышность и формальность, правила и эталонность. Все ужасно культурно.

— Согласен с вами, — сказал Эрнест. — Я очень горжусь своей английской половиной.

Мэри, сузив глаза, наблюдала, как он рассказывал ее подруге об особенностях своей национальности. Уоллис пустила в ход все свое очарование, заставляя его поверить в то, что он самый интересный человек в этой комнате и ей нельзя упустить ни одного сказанного им слова. Она придвинулась к нему ближе, хитро склонив голову. «Прямо как девушки чан-сань», — подумала Мэри. Ей это не понравилось. Эрнест был ее другом, и ей ни с кем не хотелось его делить.

Спустя час Эрнест встал и объявил, что должен возвращаться к своей хворой жене. Мэри сунула руку под рождественскую елку, где лежал завернутый в бумагу роман под названием «И восходит солнце», написанный журналистом Эрнестом Хемингуэем, который она приготовила своему другу в качестве подарка на Рождество. Они встретились в холле, где Эрнест надевал пальто, и Мэри протянула ему сверток.