Палаццо Мадамы: Воображаемый музей Ирины Антоновой - Лев Александрович Данилкин

«дщерью царёвою»; Виппер, судя по отчетам мемуаристов, неизменно оставался человеком закрытым, и чьи-либо претензии на то, чтобы воспринимать его в качестве эрзац-отца или хотя бы, метафорически, «Зевса», из чьей головы рождаются афины, вызвали бы у него недоумение. Наиболее интимно-лирическим из всей — скудной — антоновской випперианы остается ее рассказ о том, как они с мужем ездили на дачу к Випперам в гости: «подружились до такой степени» (потупив глаза, ИА замечает, что была ему интересна скорее в качестве жены Евсея Ротенберга, чем как самостоятельная личность), разговаривали там об искусстве и футболе (Виппер был заядлым болельщиком и даже несколько раз, когда сам не мог пойти на матч, предоставлял ИА и ее мужу свой абонемент на стадион, расспрашивая потом, «как сыграл Бабашкин»; фраза, превратившаяся в семейный мем).

ИА, похоже, ни на миг не забывала о курьезности ситуации, в которой Борис Робертович Виппер является ее заместителем; они проработали вместе в этих должностях почти семь лет. Утрата Виппера, 78-летнего патриарха, осознание своего одиночества и меры личной ответственности могли подтолкнуть «молодого директора», осознающего тотальную ограниченность своих возможностей, к идее «мыпойдемдругимпутем»: сделать из ГМИИ Музей-площадку, «фабрику выставок», получающую дивиденды от управляемой легитимизации запрещенного искусства, — и за счет этого превратить его в музейную институцию номер 1 в стране, несмотря на весьма скромную, по сравнению с соседями, коллекцию.

⁂

Помимо «аятоллы» — или даже «скрытого имама», функции которого в антоновском Пушкинском исполнял Б. Р. Виппер, в Музее был еще и своего рода «великий визирь», колоритнейшая личность — и, возможно (Г. Козлов, живо интересовавшийся прошлым своего музея и заставший в конце 1980-х несколько старожилов, приходит, с их слов, именно к этому выводу), одна из ключевых фигур в жизни и карьере ИА.

Андрей Александрович Губер (1900–1970) преподавал Ирине Александровне в ИФЛИ, потом в МГУ[156]; в Пушкинский он пришел в 1945-м, практически одновременно с ИА, и через несколько месяцев занял должность главного хранителя, в его случае — музейного éminence grise.

Именно А. А. Губер, на протяжении многих лет — непосредственное начальство ИА, а затем ее правая рука, стал первым сотрудником Музея, плотно интегрировавшимся в международную деятельность: в 1956-м и 1958-м он занимался советскими выставками в Италии, в 1958-м работал комиссаром советского павильона на Венецианской биеннале, затем отвечал за советское участие в выставках в Нью-Йорке и Сан-Паоло. И именно Губер — напоминает Г. Козлов — был самой авторитетной фигурой в советском комитете Международного совета музеев (ИКОМ), занимая пост заместителя председателя, и именно он «пробил все ходы в эту систему взаимоотношений с западным музейным миром»[157].

Известно[158], что он был из обрусевших немцев, помещиков и промышленников, что воевал в Гражданскую — в Красной армии; что, занимаясь с пленным итальянцем, хорошо выучил язык и переводил труды Леонардо да Винчи; что в молодости имел репутацию «авангардного искусствоведа», приятельствовал с М. Булгаковым и Г. Шпетом. Т. Прилуцкая, сначала учившаяся у Губера в университете, а затем работавшая с ним в ГМИИ, описывает его как музейного «рыцаря» — и тоже упоминает о впечатлении, которое он производил: «иностранец среди иностранцев», «какой-то не советский»; «умный», «красивый», «обаятельный»; «Он был такой "немец": высокий, красивый, элегантный, отутюженный и заштопанный всегда весь. Он приходит на работу в костюме всегда, в белоснежной рубашке. Мы ходили — в 9 утра, вешали номерки. Навстречу идет Андрей Александрович, а рядом маляры с ведрами, а он в костюме вот так несет стремянку. Вот он весь в этом! Всегда здоровался за руку. Замечательный! Обожали его. Очень воспитанный». «И с Антоновой прекрасные отношения. Но Антонова могла сделать так, чтоб человек отправился на тот свет». Намеренно? «Случайно, конечно. Она его любила больше всех»[159][160].

Г. Козлов тоже уверяет, что и Виппер, и Губер были «музейные немцы»[161]: очень специфические, «штучные» люди, которых занесло в Музей по разным причинам, — но именно они создали там атмосферу, в которой Антонова выросла из «обычной» аспирантки в директора, который выглядит «как английская королева». По мнению Г. Козлова, для карьеры Антоновой в Музее из этих двоих гораздо важнее был Губер, и даже то, что в Музей ее привел Виппер, не столь важно: «В музей ее мог привести кто угодно, но когда она стала работать в музее, от Виппера в музее по-настоящему ничего не зависело. Как говорила одна из старых музейных сотрудниц, Виппер сидел в своем кабинете и писал теоретические труды, а музейная жизнь шла вне стен этого кабинета». «Андрей Губер и был фактическим директором — скрытым — Пушкинского»[162].

Во всяком случае, если в научном плане репутацией места, где все всегда в полном порядке, Музей обязан Б. Р. Випперу, то в техническом, хранительском — педантичному Губеру. Состоя в должности главного хранителя, тот руководил всей практической деятельностью — и при С. Меркурове, и при А. Замошкине, и в первое десятилетие антоновского царствования; и именно он сумел превратить не им устроенный бардак в «идеальный город». «Губер был бог, он был главный человек, он вообще все определял», принимал решения. «Это был зубр колоссальный». По словам Г. Козлова, основная заслуга Губера состояла в том, что тот, со своей «немецкой» педантичностью, написал очень четкую инструкцию по хранению произведений искусства; «вещь в музейном деле, которую уважали эрмитажники»[163]. Более того, по мнению Г. Козлова, в начале 1960-х, устав от чехарды с директорами, именно Губер, прежде всего, выбрал Антонову «в качестве политической ширмы… не увидев в ней человека, способного его отодвинуть». И именно Губер, опять же по ощущению Г. Козлова, в первые годы директорства ИА занимался всеми важными, по-настоящему ответственными делами: «Вся выставочная политика. Все, что связано с трофеями». — «Не Виппер, именно Губер?» — «Поверьте, все важнейшие документы по поводу трофейной истории подписаны не Виппером, а Губером. Справки, доклады, предложения, протест (написал Губер, когда отдавали Дрезденскую и Пергамский алтарь) — вот это подписывал он». И лишь после десяти лет, в течение которых «она подросла», — избавилась от опеки Губера[164]. Губер же стал одним из тех, кто в какой-то момент столкнулся с антоновским айсбергом — и, несмотря на все свое великолепное оснащение, пошел ко дну. (Правдоподобно звучащая — в силу обилия бытовых подробностей — музейная легенда гласит, будто в кабинете главного хранителя нужно было провести трубу, пробить для этого стенку — однако то ли из-за сложенных там ценных вещей, то ли еще по каким-то причинам это было совершенно невозможно, о чем А. А. Губер и уведомил ИА. Та, по одной версии, кивнула и холодно сказала, что, несмотря на все сопутствующие сложности, будет сделано так, как и следует сделать, по другой — «наорала на