Игра в городки - Юрий Николаевич Стоянов

(Николай Николаевич Трофимов) купить в Тайбэе черный чай. Подходит он ко мне и просит написать на листке по-английски слово «чай». Я написал «теа», поскольку письменным английским владел еще хуже, чем устным. Бумажку он потерял и, попав в огромный многоэтажный универмаг, стал вспоминать, как пишется этот самый «чай». И возникло в его воображении некое сочетание букв, которое в звуковом выражении оформилось как странное слово «мэа». Это слово он бережно понес на кончике языка к ближайшему продавцу.

Есть у Ник-Ника в театре прозвище – Великий немой. Дело в том, что, забыв текст своей роли, он гениально компенсирует его отсутствие пластикой и мимикой, как в немом кино. Он умеет создать у партнера и зрителя впечатление, что тот либо чего-нибудь не расслышал, либо сам перепутал слова. В спектакле «Смерть Тарелкина» он должен был спеть такую фразу (в роли Расплюева):

Легче с дьяволом в тарелке.

Все мертвы, а этот жив.

Великий немой выдал:

Легче… тушки-крабушки

Тра-та-лай-ла марабу!!!

После этого «марабу» весь театр долго не мог прийти в себя. Будучи феноменально музыкальным человеком, Ник-Ник замечательно уложил свои «тушки-карабушки» в размер забытой фразы. Зритель ничего не заметил…

Положившись на свой опыт, Ник-Ник обратился к продавцу. Выяснилось, что слова «мэа» в китайском языке не существует, но есть какие-то сходные по звучанию слова. Служащие шестиэтажного универмага начали водить бедного Ник-Ника по этажам. Все, что напоминает «мэа», было предложено потенциальному покупателю. Ему принесли подарочный набор засушенных гадов, фломастеры, носовые платки и другое. Среди прочего был показан и чайный сервиз. «Уже тепло!» – подумал Ник-Ник. Вспомнив то, что я ему написал, он попросил фломастер – в некотором роде тоже «мэа», как выяснилось. Взяв листок бумаги, он изобразил наклоненный чайник, из которого льется струйка в чашку. От струйки он провел стрелочку и нарисовал восклицательный знак.

– Это мэа. Мэ-а!

Китайцы радостно закивали и повезли Трофимова на эскалаторе на цокольный этаж. Там продавались продукты. Ник-Ника подвели к витрине, где были выставлены минеральные и другие воды.

– …вашу мать! Это не мэа! – закричал Трофимов и в эту секунду на соседних полках увидел упаковки с чаем.

– Вот оно, мэа! Вот оно!

Ник-Ник пожал руки продавцам и помахал им ладошкой, мол, топайте, мэа я нашел, спасибо, до свидания. Китайцы раскланялись и убежали. Осталось выбрать именно черный чай (а не преобладающий здесь зеленый). Но надписи-то все на китайском и английском языках! И снова пришлось Ник-Нику идти к продавцу.

– Это – мэа, – сказал он, показывая на прилавок, – но мне нужен черный мэа.

Продавец непонимающе закивал головой. Тогда Ник-Ник вспомнил, что обут в ботинки черного цвета. Человек хоть и немолодой, но очень пластичный, он начал вертеть носком ботинка почти у носа продавца, тыкать в ботинок пальцем и приговаривать:

– Это – черный! Черный!

Продавец взял Трофимова под руку и повез на шестой этаж. Естественно, что после этюда под названием «Играю черный цвет», показанного Великим немым, его привезли в обувной отдел и подвели к полке, где стояли только черные туфли.

Банзай Хирохито![1]

Почти документальная актерская повесть.

Некоторые имена изменены.

…Принять неприемлемое, стерпеть нестерпимое…

(Из обращения к народу императора Хирохито в связи с капитуляцией Японии во Второй мировой войне)

Утром пятнадцатого сентября 1988 года Хирохито Сёва – сто двадцать четвертый император Японии, ровесник века, человек, обладавший огромной сакральной властью и почитаемый японцами как божество, проснулся и почувствовал себя очень хреново. Несмотря на всю божественность своего происхождения…

В Ленинграде в это время был уже вечер, и артисты БДТ сдавали заведующему постановочной частью деревянные ящички с продуктами долгого хранения. Театр готовился к гастролям в Японию. Ящики потом будут спрятаны в контейнеры с декорациями. Пятьдесят человек – пятьдесят счастливцев – должны были поехать на гастроли в Страну восходящего солнца, и потому ровно пятьдесят ящиков нужно было схоронить среди костюмов, реквизита и мебели.

Не все ящики оказались одинакового размера и веса.

– Володя! – обращается один заслуженный артист к завпосту. – А с какого хера вон те восемь ящиков больше, чем остальные?

– А с такого, Петя, что ты еще заслуженный, а это продукты народных!

И Петя, поняв, что «ящиком еще не вышел», отходит в сторону. Действительно, дирекцией накануне было озвучено: «Народные артисты СССР и РСФСР имеют право отправить двадцать килограммов круп и консервов, заслуженные – пятнадцать, а все остальные – по десять». Все норовили засунуть в ящик еще и маленькую лабораторную электроплитку для школьных опытов по химии (в данном случае для опытов над своим желудком). Сырокопченую колбасу (ее тогда называли просто твердой), сухари, концентрированные супы, чай, сахар и прочую бакалею распихивали по чемоданам с личными вещами на свой страх и риск…

«Абсурд какой-то! Зачем все это?!» – спросит молодой читатель. Объясняю: в Японии традиционно самые высокие суточные для иностранцев. Нам обещали в местной валюте эквивалент 75 долларов в день! Умножьте на сорок. Неплохо для 1988-го? Никто из советских артистов никогда не рассматривал эти деньги как предназначенные для питания. Никто и никогда! По возвращении с гастролей самые предприимчивые превращали каждый потраченный за границей на закупку дефицита доллар в 15 рублей – на сленге того времени это звучало как «подъем одного к пятнадцати». Для этого нужно было перепродать все, что было куплено в Японии.

Моя зарплата, например, была тогда аж 140 рублей в месяц. Таким образом, за сорок дней гастролей я мог заработать столько же, сколько за двадцать семь лет службы в лучшем тогда театре страны!

А питаться приходилось «из чемодана». Мы были подлинными марксистами и на собственной шкуре испытывали правоту формулы «деньги – товар – деньги»!

В 1983 году, за шесть лет до описываемых событий, театр уже был на гастролях в Японии. Я помню день их возвращения на Родину. По коридорам осторожно передвигались исхудавшие люди. В любой системе физических единиц удельный вес равен произведению плотности вещества на ускорение свободного падения. Поскольку все похудели приблизительно наполовину, то их тела действительно тяготели к свободному падению…

В тот день внутри прославленного БДТ работал выездной пункт таможни. Граница СССР сузилась до размеров небольшой сцены, как бы образуя государство в государстве. По периметру сцены была натянута лента с надписью «Стоп! Проход воспрещен!», и шесть таможенников оформляли привезенные нашими артистами из Японии в еще нищую тогда страну – телевизоры, магнитофоны, ковры, холодильники и прочие сокровища! Все это было выгружено здесь, прямо на сцене, как декорации какого-то