Игра в городки - Юрий Николаевич Стоянов

Индус выдал всю порцию своих знаний русского и сложил ладони на груди в благодарственно-молитвенном жесте.

Не успел я и рта раскрыть, как Владислав Игнатьевич напустился на индуса:

– Что же ты делаешь вид, что меня не узнаешь?! А? Люля, как тебе это нравится? Ты меня не помнишь? Это я, я, я – тот самый русский мудак, которому ты всучил вчера это говно в золотой оправе!

И пошел, и пошел! Никаких тебе «котят» и «моих родных». Этого я больше всего и боялся. Монолог Сальери из финала первого акта спектакля «Амадеус» продолжался:

– Забирай свое цыганское барахло! Где мои деньги? Где мои мани?

Радж Сигх пододвинул к себе коробочку с украшениями и спокойно, с улыбочкой начал:

– Ноу мани. Мани – ноу. Онли ченч. Онли фор ю ай давай зис!

И протянул нам другую коробочку.

Владислав Игнатьевич повернулся ко мне:

– Что он сказал, котенок?

– Сказал, денег не даст. Предлагает это.

И понеслось по новой:

– Это ты наденешь на себя, когда в гроб будешь ложиться! И поплывешь в этом по Гангу! Понял? Понял? Требую мани! Мани!

А индус бубнит свое:

– Ноу мани. Онли ченч.

Людмила Павловна, до этого молчавшая, корректно отодвинула мужа рукой:

– Владик, дай я скажу.

Она долго с укоризной смотрела на торговца, давая понять, что потрясена его поведением. Она покачала головой из стороны в сторону, как это делают педагоги с большим стажем работы, и с паузой после каждого слова тихо проговорила:

– Как вам не стыдно…

После таких слов, произнесенных с такой интонацией, ученики обычно опускают головы, начинают плакать – и правда всплывает наружу.

А индус только улыбается и разводит руками. Людмила Павловна продолжает:

– Вы же видели, что я вчера была без очков! Что я плохо видела! – И опять коронное: – Как вам не стыдно!

Забыли милые мои соотечественники, что они не в ленинградском Гостином Дворе и что этот тип в чалме никогда не видел ни спектакля «Ханума», ни фильма «Адъютант его превосходительства». А поскольку в роли адъютанта его превосходительства сегодня выступал я, мне пора было выйти на авансцену. Тем более что я не мог больше выносить издевательства над дорогими мне людьми.

– Хау мач зис? – строго спросил я, указывая на камни преткновения.

Хозяин с интересом посмотрел на меня и радостно выдохнул. Ну как бы дал понять, что наконец появился человек, с которым можно объясниться. Произношение у нас с ним было одинаковое.

– Фор оль пипл ин оль волд зис комлект кост – фо таузен сри хандрид сёти сри. Онли фор май совиет френд (Дружба – Горбачёв – перестройка – фестиваль!) – сри таузен сри хандрид сёти сри!

Владислав Игнатьевич не понял, что многократно произнесенное слово «сри» – это числительное, а не глагол, и решил, что нас в очередной раз обидели.

– Что он там сейчас вякнул, котенок?

– Говорит, что и так продал вам комплект на тыщу дешевле, за три тысячи триста тридцать три рупии…

И вдруг я сам с пол-оборота завелся и выдал из себя мини-Стржельчика для развивающихся стран:

– Слушай меня внимательно! – начал я фальцетом. – Лисен ми! Это мои фазер и мазер. Мой фазер из грейт рашн артист, а потому ни хрена вот в этом ни андестенд. Моя мазер – она вообще слепая. – И я показал руками, как слепые ощупывают пространство. – Я их очень люблю! Ай лав их! – Далее весь свой монолог я щедро иллюстрировал жестами. – Поэтому если ты не отдаешь мне сри таузен сри хандрид сёти сри рупии, то ай гоу ту совиет амбассадор и тебе – п…!

Ошеломленный индус забормотал:

– Ноу – амбассадор, ноу – п…!

Не знаю, какое слово из двух убедило торговца больше, думаю, все-таки первое, «амбассадор», то есть посол. Не случайно же все автобусы с русскими подъезжают к одним и тем же магазинам. Значит, есть какой-то взаимный интерес.

– Ноу проблем, – сказал Радж Сигх. – Экскьюз ми!

И протянул мне 3333 рупии.

Когда мы вышли на улицу, душный воздух которой был пропитан специями, приправами, ароматическими благовониями и цветами, Владислав Игнатьевич достал из сумки блок Marlboro, протянул его мне и сказал:

– Спасибо, котенок. Если бы не твой английский…

Он не смог закончить, потому что у меня начался приступ нервного смеха. Смешинка упала и на Людмилу Павловну, а вслед за ней заразился и Сам…

Едет по Дели моторикша и везет трех истерично смеющихся русских.

Владислава Игнатьевича Стржельчика больше нет с нами.

Я узнал о его кончине, когда был на гастролях в Казахстане. Этот рассказ был написан задолго до смерти артиста, и какое-то время я не мог его перечитывать. Тяжелым грузом лежало на сердце то, что не смог прилететь на похороны, не проводил в последний путь.

Илюша сказал мне:

– Это хорошо, что ты не видел его мертвым. Будешь помнить его только живым.

Таким я его и помню.

Розетки для сушки рук, инвалидная коляска для полета и чай для ухода за обувью

На Тайвань в 1992 году мы летели сложно. Москва – Ташкент – Дубай – Дели – Карачи – Бангкок, пересадка на самолет компании «Тай» – полуторачасовой перелет над океаном и посадка в Тайбэе на островном Китае. Все вместе – около суток. Над Дели кружили минут сорок. Позже выяснилось: на полосе загорелся наш Ту–154 из Ташкента…

Уставшие и вымотанные болтанкой, перепутавшие все часовые пояса, мы приземлились в Бангкоке, столице Таиланда… Единственное, что внесло оживление в этот трудный перелет, так это бесконечные пересказы друг другу истории, которая произошла с одним нашим народным артистом еще в Шереметьеве. Очевидцев было двое – Володя Козлов и я. Поведали мы ее двум нашим приятелям, способным оценить пикантность ситуации, но театральная почта разнесла эту байку по коллективу за полчаса. А дело было так.

Прошли мы таможенный и пограничный контроль. До вылета еще минут сорок. Кто пивко попивает, кто просто так слоняется. Я сижу – ковыряюсь в видеокамере. Вдруг в кресло рядом со мной падает Володя в приступе нездорового, с трудом подавляемого смеха. Тычет куда-то пальцем и выдавливает из себя:

– Там такое… такое…

– Где?

– В сортире!

Я протянул ему бутылку пепси, он отхлебнул, отдышался:

– Войдешь в сортир – там наш слева стоит в предбаннике. Ты только не расколись, не спугни чувака…

Вхожу в туалет. Слева у стены, спиной ко мне стоит наш и бубнит что-то себе под нос. Ничего смешного. Рядом с ним, согнувшись,