Только хорошее - Ольга Остроумова

искренно до глупости произнесла тост: «Шурик! Вы для меня — все! Отец, муж, любовник, друг!». Все глаза вытаращили: «Какой любовник?!». А я просто хотела высказать вот эту полноту чувств и благодарности к нему.

Господи, как же мне повезло, что в моей жизни случились такие абсолютно чистейшие люди!

Шурик Шац был человеком невероятной честности. В то время он уже не летал, а работал главный диспетчером аэропорта Внуково. После пенсии просто диспетчером. И вот случилась какая-то авария. И стали, как водится, искать «стрелочника». Шурик до последнего отстаивал свою точку зрения — точку зрения правды. Тогда у него случился первый инфаркт.

Он умер в 66 лет.

Вроде бы уже все было хорошо, он лежал на реабилитации в каком-то военном санатории в Чехове, мы приезжали к нему с детьми, гуляли там по парку. И вдруг — резкая смена погоды. Инсульт! Сильнейший.

Нас с Фаней пустили к нему в реанимацию. Шурик был без сознания. Вот он лежит: трубки, трубки, трубки… Кажется, ни на что не реагирует.

Я подхожу к нему и говорю: «Шурик, это мы. Это Оля и Фаня. Если Вы нас слышите, подайте знак». И мне показалось, что он моргнул — услышал.

Хоронили Шурика в Донском. Так я не рыдала никогда в жизни. У гроба стояла Фаня, я подошла к ней и вдруг просто немыслимо разрыдалась. Потому что и потеря была немыслимая… Когда Шурик умирал, сын, Сережа, был в Америке. Работал там по приглашению товарища — он ведь сильнейший компьютерщик. Они ежедневно созванивались с Фаней, и она ничего ему не говорила:

— А где папа?

— А папа вышел.

Какая сила духа нужна для этого! Сереже нельзя было возвращаться, он должен был проработать в Штатах еще какое-то время, чтобы получить вид на жительство. И, конечно, он сорвался бы в Москву, узнав, что у отца инфаркт. Фаня не сказала сыну и о смерти отца. Только когда уже похоронили, только тогда сообщила. Это тоже был для меня пример, урок настоящей, подлинной, потрясающей силы материнской любви. В жизнерадостной, воздушной хохотушке Фане заложены были неимоверные мощь и мужество.

Через какое-то время после ухода Шурика Фаня уехала к сыну в Америку. Я звонила ей туда, на что-то жаловалась. Фане я всегда могла пожаловаться, пожаловаться, пожаловаться. Она отвечала: «Как же мне надо быть рядом с Вами! Как бы я Вам сейчас пригодилась! Как бы я Вам помогла!». Сейчас Фаня уже мало кого узнает, лежит. Сережа ухаживает за ней.

Любимейшие мои! Прелестнейшие! Абсолютно родные Фаня и Шурик! Спасибо Богу за то, что он послал мне вас!

Когда я была маленькая, то однажды услышала страшный разговор мамы с соседкой тетей Машей о том, как к ней приходил ее умерший муж. Что-то такое про то, как она в погреб залезла, выставила наверх ведро с картошкой, а он в нее начал эту картошку бросать. И так они меня напугали, что с тех пор я стала ужасно бояться темноты. Просто не могла одна оставаться в темной комнате до тех пор… пока не умер Шурик Шац.

Вот он умер и как-то я лежу в темноте и думаю: «А вот сейчас зайдет Шурик…». И вдруг почувствовала — свободна! Свободна от страха. Ведь даже если он сейчас войдет в образе приведения или призрака, он никогда ничего плохого мне не сделает! Это ведь мой Шурик. Шурик Шац. И я перестала бояться темноты.

ОЛЯ ВЗРОСЛАЯ

Училась Оля хорошо, но не так чтоб прям лучше всех. Поэтому я удивилась, когда в десятом классе нам предложили оправить ее «по обмену» на год в Америку. Тогда так делали.

— Почему именно мою Олю, она же не отличница?

— Да, но Оля Левитина очень хорошо воспитана.

Стоило это 15 000 долларов. По тем временам — огромные деньги! Но я решила: год в Америке — это значит, дочка будет знать английский просто как родной. (И действительно, она мне потом оттуда писала: «Я уже даже думаю по-английски».) Где взять такие деньги? Единственное богатство, которое у нас было — это дача в театральном кооперативе под Загорском. Я очень ее любила. Вообще, до сих пор люблю бывать вне города. Но продала дачу абсолютно без сожаления, со всем, что там было: с одеялами, подушками, кроватями… Ровно за 15000. Как когда-то мои мама с папой продали свое единственное богатство — котиковую шубу, чтобы купить мне пианино. Так вот жизнь рифмуется.

И вот Оленька уехала на год в штат Юта. В Солт-Лейк-Сити. Там живут мормоны. Мне говорили: «Как? К мормонам?!». О них же много всяких легенд ходит. А чем мормоны отличаются от других? Просто каждое воскресение посещают церковь и детей у них всегда много. В той семье, где жила Олюша — было шестеро. Дочка училась в школе, а до уроков еще и подрабатывала почтальоном вместе с подружками — они по утрам на велосипедах развозили корреспонденцию.

Обмен детьми был довольно путаный. Не то чтобы из семьи в семью.

Поэтому девочка, которая ехала на год к нам, оказалась не из Америки, а из Финляндии. Марьяна Лумме.

МАРЬЯША

И вот мы с Михаилом Захаровичем отправились встречать нашего нового «члена семьи» на вокзал и… Опоздали! Я вообще никогда, никуда не опаздываю! А тут такое. Пустой поезд. Все вышли. Марьяны нет. Боже мой, что делать? Где искать? Бегали по всему вокзалу — нет и все! Приезжаем домой на Скаковую, а там, на лавочке перед подъездом сидит девочка с тремя чемоданами. Марьяна!!! Она тогда не знала ни одного слова по-русски, но у нее был наш адрес. И шестнадцатилетняя девочка села в такси и спокойно приехала домой. Именно — домой. Это были 90-е годы.

Меня тогда все мои знакомые спрашивали:

— Боже мой, ты принимаешь девочку из-за границы, а чем же ты ее кормить будешь?!

— Ну, чем своих кормлю, тем и ее буду.

— Иностранку то по-другому кормят…

Ольги Остроумова

И действительно: вошли в дом, обнялись, сели завтракать и первое, что сказала Марьяна:

— Juice?

— Нету «джуса»! Нету сока, дорогая. Вот — чай, вот — кофе.

Так и повелось.

Мишка маленький очень подружился с Марьяной. Очень. По правилам «обмена» иностранке надо было предоставить отдельную комнату. А нету нас отдельной комнаты. Есть кабинетик Михаила Захаровича, наша спальня-гостиная, и детская. Короче говоря, Марьяша стала спать на Олиной кровати в комнате вместе с Мишкой к обоюдному