Под сенью храма - Константин Васильевич Беляев

Однажды в большой праздник я повел его в церковь. Богослужение, особенно пение, ему понравилось. Я не мог оставить отца одного и выстоял вместе с ним всю службу. Пришел отец домой повеселевший, то и дело рассказывал тетке, как хорошо было в храме, а вечером заставил меня читать молитвослов.

Посещение церкви по воскресеньям и праздникам, а потом и во все остальные дни скоро стало любимым делом отца. Сопровождая его, я всякий раз оставался в церкви до конца службы. Было это с моей стороны редким мальчишеским подвигом, потому что стояние в толпе молящихся тяготило, служба казалась непомерно скучной, а молитвы — бессмысленными.

Как-то отец принес из церкви евангелие и вечером попросил прочитать несколько глав. Бережно разглаживая листы изрядно потрепанного благовеста, он сказал, что книга эта написана самим богом.

Однако «деяния сына божьего» не поразили моего мальчишеского воображения. В ту пору мне больше нравились тоненькие книжки с продолжением о тайнах кладов и убийств. Чудеса, которые совершал Христос, казались более примитивными, чем те, что описывались в «Пещере Лехтвейса».

Как-то я спросил учительницу:

— Правда ли, что евангелие — священная книга?

К учительнице, еще не старой, но одинокой женщине, мы, мальчишки, относились с безграничным доверием. Шепотом передавали, что муж ее «политический» и умер на каторге перед самой революцией.

Когда я спросил про евангелие, Лидия Михайловна пытливо заглянула в глаза, а потом, оставив после уроков в классе, ответила:

— Как и библия, Костенька, евангелие писано не богом, которого никто никогда не видел, а людьми. Разные авторы в разные годы и века составляли и переписывали эту книгу. Потому и евангелий несколько. Только в угоду церкви они выдаются за священное писание…

Лидия Михайловна помолчала немного, видимо, раздумывая, как бы попроще разъяснить свою мысль.

— Знаешь ли ты сказку о спящей красавице? — спросила потом.

— Нет, я этой сказки не читал.

— А ты прочти, — посоветовала. — Рожденная древним поэтом, эта сказка передавалась из уст в уста многими народами Востока…

Учительница рассказала, что первоначально в этой сказке никто никакого чуда не совершал: то был поэтический рассказ о большой любви юноши к девушке, который пробудил ее от крепкого сна поцелуем. Используя эту сказку в евангелии, авторы — поборники христианской религии — видоизменили текст сказки, заставили Христа оживить умершую девицу, представив это, как одно из чудес «сына божьего». Тем самым они хотели поразить воображение доверчивых и невежественных людей, заставить их верить во всемогущество Христа, личность которого была ими же выдумана.

— А может, Христос все-таки делал чудеса? — спросил я с надеждой.

— Нет, Костенька, — ответила учительница. — Чудес на свете не бывает. В далекие времена служители религиозных культов всяк по своему придумывали чудеса и пугали ими народ, не умевший в ту пору понять и объяснить причину грозных явлений природы. Тем самым жрецы и священники, проповедники и шаманы стремились удержать людей в повиновении.

У Лидии Михайловны была привычка: беседуя, она всегда машинально вертела обручальное кольцо на похудевшем пальце. Однажды, заметив это, она, вспомнив наш разговор, грустно сказала:

— Да, Костенька, чудес не бывает! Как горячо я молилась богу, чтобы вернул он мне ни в чем не повинного мужа, бог не услышал моих молитв. И не потому, что не захотел, а потому, что нет его вовсе, не существует он и не может существовать. В мире ничто не может быть создано из ничего — это закон природы. Не верь тому, будто, коснувшись глаз, Христос возвращал зрение слепым и оживлял мертвых. За всю многовековую историю таких чудес в действительности никто не совершал. Разве что человек, овладев наукой, со временем к этому придет…

После этого разговора я долгое время совсем неохотно читал евангелие по вечерам и с жадностью набрасывался на те книги, которые давала мне учительница из школьной библиотеки. Но наступило лето, и я стал все реже видеться с учительницей. Отец же без чтения святых не мог прожить и часа. Я привык к своей обязанности перед ним, втянулся.

Начав прикуривать трубку для отца, я наглотался дыма. А кто же в этом случае не научится курить?

24 января

Андрюшу я встретил первым, когда приехал. Присев на корточки возле крыльца сторожки, он строгал лучину для самовара. Узнав, кто я, накинул телогрейку, шапку и побежал, прихрамывая, за церковным старостой.

Вскоре он вернулся и еще с порога стал объяснять, что староста будет сейчас, сию минуту. Тут же выглянул боязливо в окно и обрадовался:

— Сама идет! — сказал полушепотом и еще больше засуетился, бесцельно переставляя вещи с места на место.

Я посмотрел в окно. К сторожке приближалась женщина в длинной юбке, короткой шубейке и черном суконном платке, повязанном по-монашески.

Женщина вошла в сторожку и подняла глаза на иконы. Молилась долго, не спеша, величаво. Все-таки я заметил, как взгляд ее, поднятый к иконам, в какое-то мгновение метнулся ко мне. Кроме любопытства, в этом взгляде было что-то еще — холодное, жесткое.

Помолившись, женщина смиренно подошла под благословение. Я предложил ей сесть и ознакомил с указом епископа о моем назначении настоятелем прихода. Читать указ она не стала: подержав в руках, возвратила.

Завязался разговор, обычный при знакомстве. Я рассказывал о себе, а женщина сидела тихо, смиренно опустив глаза. Было ей лет шестьдесят, но выглядела гораздо моложе. Круглое лицо с чистой немного смуглой кожей казалось бы приятным, если бы не серые с прищуром глаза, которые смотрели на меня колючими льдинками.

Наконец, заговорила собеседница. Носит она монашеское имя Варсонофия, но в приходе все зовут ее по-мирскому — Ольга Ивановна. Церковным старостой состоит десять лет. Работает не покладая рук, все силы отдает на благолепие храма, но приход еще беден, очень беден: всего двести-триста рублей дохода в месяц. Сторожу платит она двести пятьдесят рублей, а сама перебивается кое-как: от нужды подрабатывает вязанием пуховых платков, стеганием ватных одеял.

Разговорившись, Ольга Ивановна отбросила степенность и казалась бы совсем искренной и радушной, если бы глаза не смотрели в упор пристально-холодно.

Как добрая хозяйка, она пригласила затем меня к ужину и ушла первой, чтобы приготовиться к встрече дорогого гостя.

В маленьком домике, — он был собственностью Ольги Ивановны, — царили идеальный порядок и чистота. На пороге встретила нас Марфа, женщина лет сорока пяти, одетая по-монашески. Склонившись в земном поклоне, Марфа припала к моим ногам, а потом помогла раздеться.

Ольга Ивановна пригласила к столу: на нем стояли маринованные грибы, соленья, рыба, картофель — все очень вкусно приготовленное. После был чай с лимоном, печеньем