Юность на берегу моря Лаптевых: Воспоминания - Юрате Бичюнайте-Масюлене

— Вот он-то и ушел, он уже ходит!

— А люди еще говорят, что Бога нет. Один только Бог способен такие чудеса творить!

Повстречали мы и Аугустинаса Грицюса с женой Ошкинайте и дочкой Лаймой. Он сказал, что написал Палецкису и теперь ждет ответа.

Через пару дней к нашему пароходу прицепили баржу, и мы поплыли дальше. Мы уже довольно далеко отплыли от берега, когда увидели Грицюса. Он бежал по берегу и размахивал какими-то бумагами. Пароход так пыхтел и тарахтел, что мы не слышали его слов.

Снова продолжалась долгая, скучная дорога. На берегах росли кусты красной смородины, на которых висели грозди крупных красных ягод. Русские показали нам места, где рос дикий лук, называемый тут черемша. Мы нарвали листьев этой черемши, резали их и клали на хлеб. Иметь бы еще растительное масло! Раз я заметила, что в кухне на подоконнике стоит бутылка с маслом, и сказала об этом Владасу Казеле. Бутылка стояла уже давно, никто к ней не прикасался. Может, забыли? На кухне работали две незамужних сестры Варнайте. В кашу немножко масла добавляли, но сколько было положено, никто не знал, а мы не раз видели, что сестры что-то выносят из кухни.

— Владас, давай утащим масло, — предложила я.

Он согласился. Я стояла на страже, а он тем временем, когда в кухне никого не было, потихоньку взял с подоконника масло, сунул под пиджак и исчез в трюме баржи. Я ждала, когда же моя симпатия принесет мне часть масла, но так и не дождалась. Через несколько дней, повстречав его на палубе, я поинтересовалась, где моя доля.

— Какая твоя доля? Я украл, значит, масло мое.

Корабль плыл, мы грузили дрова, собирали ягоды, носили чулок с табаком от Даны ко мне и обратно. Раз Римантас сказал, что меня зовет мама. Я пошла в каюту.

— Какая наглость, — сказала мама, — сесть перед окном и курить!

А я и не заметила, что курю под окном нашей каюты. Я курила уже как заядлый курильщик, голова больше не кружилась, и от дыма не возникали в воображении картины Литвы.

Юргис играл на аккордеоне, молодежь танцевала. В Якутске через постпредство мы получили посылки польского Красного Креста. В посылках была такая хорошая мука, что ее и варить не надо было — зальешь горячей водой — и уже отличные клецки. Такими клецками Янушас Каулакис угостил и меня. Янушас был знаком с моей двоюродной сестрой Лигией Безумавичюте, дочерью папиного брата. Мой папа считал себя литовцем и был Витаутасом Бичюнасом, а его брат — поляком и звали его Генрикас Безумавичюс.

На нашем пароходе умер литовец, фамилии не знаю. Завернули его в простыню и похоронили на берегу Лены. Мужчины сколотили из березок крест. Проехали каменноугольные копи, это место называлось Сангарай, там стояло несколько двухэтажных деревянных бараков и громоздились горы каменного угля — такие огромные, словно черные обгоревшие вулканы. От Сангарая река становилась шире, и нас раскачивало. Как только ветер усиливался, поднимались волны, так что даже наши койки трещали. Однажды, когда мы грузили дрова, я вышла с чайником, чтобы набрать ягод. Уже был полярный день, ночи стояли светлые, и были хорошо видны большие гроздья смородины. Собираю ягоды и вдруг слышу — совсем рядом трещат ветви. Я крикнула: «Кто тут собирает мои ягоды?» Вдруг какой-то великан, отдуваясь и ворча, отпрянул, продираясь сквозь чащу. Медведь! Видимо, тоже пришел полакомиться ягодами.

Проехали поселок Булун. Пароход причалил к берегу, спустили трап. Комендант, сопровождавший нас только от Якутска, прочел фамилии тех, кому выходить на берег. В список попал и тот еврей, который все повторял, что нас везут в Америку. Увидев, что он спускается по трапу с вещами, я спросила в шутку:

— Что, уже Америка?

— Не успели, барышня. На тот год точно отвезут — помяните мое слово.

Немного проплыли и оставили на берегу еще часть литовцев. Потом остановились на мысе Быкова. Вместе с другими тут сошел и Лявушас. Шел дождь со снегом, на длинном, как могила, острове стояло несколько крестов. Я встала на колени на койке и взмолилась: «Господи, хоть на край света, только не сюда! Не дай нас высадить тут!» Я просила Бога, не понимая, что это и есть край света. Куда же дальше? Но Бог меня услышал. Высадили еще некоторых литовцев, а нас повезли в бухту Тикси. Я хотела чайником зачерпнуть морской воды, но порыв ветра подхватил крышку, и она, как капустный лист, пошла на дно моря Лаптевых.

Подплыл грузовой катер «Тиксинец», и нам велели пересесть на него. Туда перешли не только ссыльные литовцы, но и завербованные русские. Умер еще один литовец — Шагамога. Матросы завернули его в простыню, связали веревками, опустили в воду, прицепили к лодке и поплыли к берегу. Вернулись очень скоро. Наверно, привязали камень и опустили на дно. Поднялся ураган, пришлось ждать, пока не стихнет. 22 августа наш пароход продолжил путь. Хотя море казалось спокойным, нас сильно качало — чувствовалось дыхание моря. Плыли мы еще двое суток. Наконец остановились. Нас уже ждали баржи и несколько катеров. Сложили свои вещи на баржи, и катера потащили их в устье реки. Яны. Той самой Яны, о которой учитель истории Стрельчюнас говорил:

— Далеко на севере, дети, очень далеко на севере, течет такая река Яна — барышня Яна. Ой-ой-ой, как там холодно! А на берегу живет такой зверек горностай…

Вот и увидела я эту «барышню Яну»! Дельта Яны расходится на три рукава. Суда плыли по основному руслу — Коугастаху. Километров через десять наша баржа остановилась. Зачитали двести фамилий. Были среди них и мы. На баржах осталось еще человек четыреста. Катера потащили их дальше. Взять табак я побоялась, и мой чулок отправился с Даной Банюлите. Когда баржа уже отплыла, я вспомнила, что у Даны остался и прелестный мамин японский портсигар. Изо всех сил я крикнула: «Портсигар отдай!» Дануте услыхала, бросила мне его, но он не долетел, плюхнулся в воду и пошел ко дну. Мы с тоской смотрели по сторонам. Кругом абсолютно голая тундра, кое-где валялись принесенные водой серые бревна. Мы увидели две большие солдатские палатки, в которых обосновались привезенные из Ленинграда финны и немцы. На нас набросились комары. Они лезли в глаза, в нос, в рот — всюду, где чуяли обнаженное место. Я была босая, от холода болели ноги. Что делать? Как будем жить? Чем питаться? Нам тоже привезли палатки — огромные, солдатские. Мужчины бросились их ставить.