Юность на берегу моря Лаптевых: Воспоминания - Юрате Бичюнайте-Масюлене

Скоро приехал грузовик. Римантас погрузил вещи, уложил нас с Вайдевутисом, и мы тронулись. Путь наш лежал по горам, поросшим лесом, по настоящему царству волков и медведей. Зальцманайте, сошедшая по нужде, так боялась, что ей даже почудилось, будто она видела на ветках обезьян. Только мы с Вайдевутисом, лежа в грузовике, ничего не видели. Сопровождавший нас молоденький солдатик спросил, указывая на носилки:

— Что это у вас тут?

— Носилки. Сын был парализован, не ходил, а в Заярске встал на ноги, — объяснила мама.

Солдатик хвать носилки и выбросил за борт.

— Что вы делаете! — только и успела крикнуть мама.

— А у нас такая примета: начал человек ходить — выбрасывай костыли. Я выбросил носилки, вот ваш сын больше и не ляжет — некуда! — расхохотался солдат.

— Дай Бог, дай Бог, — только и сказала мама.

Наконец мы подъехали к пристани на берегу Лены. Городок назывался Осетров. Переночевали в бараке, потому что снова лил дождь. На другой день снесли свои пожитки к реке, где пароход «Ленин» ждал последней партии, с которой мы и приехали.

Нашу семью, поскольку у нас было двое больных, разместили в каюте. Новая дорога показалась нам довольно интересной. Пароход плыл по огромной реке Лене. Юргис Масюлис на своем «Хонере» играл популярные мелодии, места было много, начались танцы. Когда какой-нибудь парень приглашал меня танцевать, я спрашивала: «Ног не оттопчешь?» Я ведь ехала босая. По этому поводу Чарнецкене, жена бывшего посла Литвы в Италии, рассказала историю в двух частях. Бывший министр просвещения Литвы Тонкунас решил провести свой медовый месяц в Риме. С молодой женой он остановился в литовском посольстве. Как раз в это время Чарнецкисы получили билеты в королевскую ложу театра «Ла Скала», и Чарнецкене предложила молодым гостям воспользоваться их билетами.

— И вот иду я летом 1941 года по улице в Барнауле и тащу на плечах полмешка картошки, — продолжала свой рассказ Чарнецкене, — смотрю, навстречу мне идут, судя по всему, литовцы. Вдруг женщина остановилась и спрашивает: «А вы случайно не госпожа Чарнецкене?» — «Она самая», — отвечаю с американским акцентом. «Так почему же вы босая?» — «Да вот сменяла туфли на картошку», — весело отвечаю я. «Я Тонкунене. Помните, в Италии во время нашего свадебного путешествия вы доставили нам огромную радость — уступили королевскую ложу?» — «Как же, помню». — «Прошу вас, примерьте мои туфли!» Я примерила, туфли были мне впору. «Вот и носите на здоровье!» — сказала Тонкунене. «А как же вы? Я не могу принять такой подарок». — «Вы подарили нам тогда королевскую ложу!» — возразила Тонкунене и, попрощавшись, удалилась босая.

— Мне не только в тот раз повезло, — весело продолжала Чарнецкене. — Иду я как-то снова босая — променяла на полмешка картошки и туфли Тонкунене тоже — и встречаю господина Масюлиса. «Куда ж это вы босая?» — «Променяла туфли на картошку». — «Пошли, я могу вас обуть, потому что сам мастерю босоножки на деревянной подошве, а верх шью из материи, которую мне подкидывают наши литовские женщины». — «Ой, как удобно!» — говорю я, померив. Так у меня появилась обувь, и на этот раз надолго, потому что за эти деревяшки никто мне и одной картофелины не давал.

На берегах то тут, то там стали появляться живописные скалы. Они гордо высились, напоминая то нависшие над водой замки, то застывшие человеческие фигуры. Назывались они почему-то «Ленские щеки». Вся наша семья, расположившись на палубе, с интересом рассматривала эти фантастические каменные изваяния.

Римантас набрасывал карандашом отдельные эскизы, стараясь воссоздать картину битвы при Грюнвальде. На маленьких клочках бумаги рисовал всадников, потом все это свел воедино. Люди приходили, смотрели, всем нравилось.

Однажды Дануте Банюлите прибежала, держа в руках мой чулок с табаком. Ее мама обнаружила этот чулок и принялась выведывать:

— Дана, чей это табак?

— Юратин.

— Пойди и отдай ей.

Моя мама, увидев этот чулок у меня, в свою очередь поинтересовалась, чей он.

— Данутин.

— Иди немедленно и отдай ей!

Так злополучный чулок с табаком переходил от меня к Дануте и обратно. На том же пароходе плыла и тетя Кама Вайткявичене с сыновьями Костасом и еще совсем маленьким Пятрюкасом. Была тут и семья Стасиса Гасюнаса, налогового инспектора из Рокишкиса. Охранники нас уже больше не сопровождали, видимо, за нас отвечал теперь капитан корабля. А мы уже так привыкли к тому, что нас куда-то везут, что никто и не помышлял бежать. Нас кормили то пшенной, то перловой кашей, дополнительные порции которых мы покупали у евреев по пятьдесят копеек. Получали мы и хлебную норму — по 450 граммов на человека. В общем, не голодали. Мама еще в Камне купила маленькую бутылочку конопляного масла и иногда на закуску наливала чайную ложечку на хлеб. Было страшно вкусно. Мне до сих пор кажется, что ничего вкуснее я в жизни не ела. Прежде чем откусить, мы долго с удовольствием нюхали пахнущий конопляным маслом хлеб.

Неожиданно пароход остановился, и опустили трап. Оказалось, что кончилось топливо и надо погрузить дрова. Кучи их были заготовлены на берегу. Кто будет грузить, получит дополнительную порцию хлеба и каши. Долго просить не пришлось. Нашлись охотники не столько грузить, сколько есть. Одни грузили дрова, другие гуляли на берегу. Мы заработали по пачке папирос «Парашют» и по два с половиной килограмма аппетитного хлеба.

Наконец приплыли в Якутск — столицу Якутии. Речники объяснили нам, что город километрах в семи от пристани, и разрешили погулять по берегу. Пароходу предстояло простоять тут двое суток. Юргис Масюлис, Балис Капушинскас и еще несколько парней пошли в город. Вернувшись, рассказали, что были в ресторане «Северный», где без всяких карточек вкусно поели и даже опрокинули по рюмке. А я тем временем встала в очередь к киоску, где продавали соленую красную рыбу — лосося. Когда подошла моя очередь и мне уже взвесили, я обнаружила, что из моего кармана исчез кошелек с деньгами. Пятьдесят рублей, последние пятьдесят рублей! Этот кошелек мне подарила моя школьная подруга Гене Линкявичюте по случаю окончания гимназии. Я отошла от прилавка ни с чем, задыхаясь от слез. Рассказала маме, какая беда стряслась со мной.

— Дай Бог, чтобы больших бед не было! Проживем и без рыбы, — успокаивала меня мама.

Мы встретили Ульямперене, мать тех братьев, которые всю дорогу нам помогали. Увидев меня, она удивилась:

— Господи, так ваша доченька жива?! А нам сказали, что она умерла. А где сын?

— Ушел рыбу ловить, — сказала мама.

— Я про того