Записки о виденном и слышанном - Евлалия Павловна Казанович

И опять, как много раз, приходит в голову мысль: не есть ли коммунизм – истинная форма общественной жизни русского народа, не попали ли большевики в сущность русской народной души, не отольется ли в будущем русская жизнь именно в форме советской России, только очищенная от всех творящихся ныне пакостей и безобразий и облагороженная, и не будет ли это тем своим словом истины, которое, по завету славянофилов, Россия скажет Западу?.. Я много раз думала об этом, видя, как повсеместно укрепляется советская власть, и не везде даже с такими безобразиями, как у нас, в крупных городах.

В окончании беседы братец отошел в угол с иконами, прочел какие-то молитвы по книжечке (читает он плохо), и затем началось всеобщее целование его белой руки и с его стороны – благословение целующих. Это было хуже всего.

Когда братец удалился в соседнюю комнату, – а может быть, и совсем уехал, вернее, ушел другим ходом, – оставшиеся пропели еще несколько псалмов и под конец – славословие и многая лета братцу Михаилу. Напев этот был бодрый, радостный, веселый по темпу. Вообще, настроение у всех было приподнятое, веселое, праздничное, какое бывает у заутрени в пасхальную ночь. Недаром братец несколько раз поздравлял свою общину с праздником, он ею и чувствовался.

27/XII, понедельник. Оказывается, Модзалевский говорит, что «братцы» только недавно стали держать курс советской власти, что сначала они были против нее и подвергались преследованию, теперь же – наоборот, им покровительствуют в противовес церковному духовенству. И произошло это после того, как не удались переговоры власти с духовенством. Весной, кажется, было созвано совещание из представителей духовенства, на котором власть предложила священникам несколько пунктов для исполнения, из которых первое заключалось в том, чтобы: молиться в церквах за советскую власть, как и за прежнюю (теперь не молятся), и поддерживать в проповедях власть. Совещание в результате не привело ни к чему, но братцы с тех пор изменили курс, и некоторые стали даже восстановлять свою аудиторию против церкви. За Михаилом я этого не заметила.

28/XII, вторник. Какие-то тучи висят в воздухе Академии, что-то надвигается. Давно уже Апатов – правитель дел, заменивший с прошлого года Штакельберга, и поныне заключенного в Москве (теперь хоть в концентрационном лагере), – был мне крайне противен и внушал всякие подозрения136. Теперь он уходит из Академии, по какой причине – неизвестно (мне); один из канцеляристов, тоже дрянь порядочная, распускает слухи о каких-то злоупотреблениях, даже об уголовщине. Это бы меня не удивило, но он вмешивает при этом в дело такое лицо из числа академиков, покровительствующих Апатову, что я отказываюсь после этого верить в справедливость обвинения даже Апатова.

Во всяком случае, чувствуется во всем что-то скверное, какая-то грязь, какой никогда прежде не бывало в Академии.

29/XII, среда. Годовое собрание Академии. Отчет Ольденбурга, прекрасный как всегда (он создал из своих отчетов особый род почти художественной литературы); отчет Карского по II отделению и речь Платонова « » на основании построенной Шахматовым гипотезы, живая и интересная137.

138, несмотря на многое, против чего отвращается душа моя в нем; но я хотела бы его видеть на каком угодно высоком посту, только не в среде академиков; как-то уж очень не подходит он к недавнему еще составу этих почтенных, чистых сердцем и идеалистически настроенных мужей и рыцарей чистой науки.139 И сейчас же, как и предсказывал Модзалевский, Платонов потянул за собой «своих»,140. Не есть ли Платонов только первая ласточка новых людей в Академии? Например, член-корреспондент с сегодняшнего дня Радлов, Э. Л., тоже подходит ли? Да и неужели среди философов нет более его заслуживающих этой чести, хотя бы А. И. Введенский или Лосский? Даже Лапшина я предпочла бы Радлову.

1921 [год]

5 февраля. Звонила к Блоку, прося его написать что-нибудь в альбом, который я предназначаю Пушкинскому Дому; один я уже завела, и в нем уже есть записи некоторых московских литераторов и ученых и наших здешних. Но для поэтов и художников я отыскала другой, тоже старинный, но лучше первого. Блок обещал, и думаю, что не для того только, чтобы отделаться141.

12 февраля. О, какой карикатурой на что-то был вчерашний Пушкинский вечер в Доме литераторов142. И смешно, и жалко, и грустно было смотреть. Неужели Нестор Александрович, такой чуткий ко всякой безвкусице, не почувствовал ее вчера и, главное, той смешной роли, в которой был сам как председатель «торжественного» собрания, годного в качестве материала для «Кривого зеркала». Самым симпатичным и приличным из всех «делегаций», выступавших с «декларациями», был Кристи, потому что был самым скромным и непритязательным; и то, что он сказал, было хорошо, а именно, что Отдел народного образования еще не выработал никаких форм будущего ежегодного всероссийского чествования памяти Пушкина, и он сам не знает, какой характер они будут носить, но уверен только в одном, что ни на одном из поприщ современной жизни не встретится более общего языка и более общих интересов между современным правительством и русской интеллигенцией, как в деле чествования и увековечения памяти великого русского поэта.

2‑е отделение вечера было тоже слабо, жидко; в нем-то не было ничего карикатурного, но впечатление общее от всего вечера таково, что Пушкин мог бы второй раз сказать: «Боже, как грустна наша Россия!» Кони был трафаретен, Блок – скучен; только стихи Кузьмина Пушкину были милы143 да Н. А. пытался в нескольких заключительных словах сказать что-нибудь соответствующее исторической, казалось бы, торжественности момента. Но этого оказалось мало, чтобы оживить вечер и придать ему краски.

Не менее нелепо, чем все остальное, было выступление Бриан с арией Татьяны – «Письмо».

Коммуна отозвалась на чествование Пушкина тем, что прислала монпансье и печенье к чаю, которые можно было получить бесплатно…

18 марта, пятница. Итак, советская власть и на этот раз осталась победительницей144, но как бы победа ее не оказалась пирровой; пожалуй, Троцкий может повторить: еще одна такая победа, и я останусь без войска. Действительно, положено несчастных курсантов и красноармейцев десятки тысяч, и из‑за чего! из‑за самых умеренных и справедливых требований того народа, представителем и защитником интересов которого должно быть наше правительство!

Сейчас