Записки о виденном и слышанном - Евлалия Павловна Казанович

Но не буду упреждать событий и подожду с окончательным словом до четверга, если мне удастся попасть на диспут, крайне интересный по теме.

А пока – «Наука и школа»124 приступила к печатанию его прошлогоднего труда – «Западная литература XIX века». Условия таковы, что Государственное издательство скупает все издание по цене 250 р. за экземпляр. На долю автора, по его расчетам, придется тысяч 150, да 1000 экз. «Наука и школа» думает выкроить для себя…

28/XI. Платонов продолжает спекуляцию на Романовых, начатую еще в эпоху империи. Тогда он сделал служебную карьеру, избрав своим предметом историю династии, теперь он продолжает преуспевать на ней же, внеся соответствующие, говорят, весьма ловкие дополнения. Так, он доводит историю дома Романовых до Николая II, проводя аналогию между этим последним и Павлом, которого на этот раз он явно называет дегенератом. На вопрос, успешна ли была его поездка по северным губерниям, Платонов отвечал, потирая руки: «Да вот, привез 90 000 чистыми деньгами, не считая провизии…»

Не так прошла благородная лекция Нестора Александровича о судьбах русской литературы.

Аудитория осталась ею очень довольна, но аудитория-то была не та, которая сыплет хлебом, провизией и другими благами нынешнего времени. А вот «Красная газета» на следующий же день (26 ноября) объявила, что это был «подлинно исторический консилиум “литературных докторов” у постели “болящей” русской литературы», что догадки о будущих судьбах русской литературы – «догадки падающего человека», гадающего о том, куда он упадет. Литература же будущего в них не нуждается, потому что она принадлежит «человеку, взлетающему в беспредельные просторы возможностей», которому задумываться незачем, потому что «он жадно впивает бодрящий воздух голубых высот и поет, как только может, песню радости и счастья»125.

Но в общем, как я и ожидала, пожара Н. А. не сделал, моря не зажег, а разве только затеплились несколько лампад. Лекция его не сделалась событием даже в стенах Дома литераторов, а лишь эпизодом, интересным и по-своему необходимым.

3/XII. Нестор Александрович объявил, что если не в пятницу, 10‑го, то уж непременно в воскресенье, 12-го, состоится вечер в память Д. Н. Овсянико-Куликовского и что он объявил уже о моем участии в нем… Еще выступят: сам он – вступительное слово председателя, Ольденбург, Горнфельд, Волковысский.

– Но кроме этого, в середине, а может быть, даже в конце года II отделение устроит заседание, и решено просить вас прочесть ваши воспоминания, – добавил Н. А.

Вот тебе и на… А у меня еще не окончено, да и то, что написано, вышло очень неудачным…

5/XII. Сегодня окончила. Что-то будет!..

8/XII. Вчера Ольденбург, Стеклов и Ферсман уехали в Москву с запиской Академии наук в Совет Народных Комиссаров о гибельных для науки условиях нашей современной жизни и в частности – об убийственном положении рядовых работников науки. Все сказанное в ней совершенно справедливо, но мне не нравится, как записка составлена: с фактической стороны мало материала, а со стороны лиризма – мало силы и убедительности. В общем, я думаю, что ни к каким реальным результатам, улучшающим положение, она не приведет, и надо только желать, чтобы она не дала обратных результатов…

9/XII, четверг. Слух о назначении в Академию комиссара. Это будет своего рода Grand Duc126 слева127, если слух окажется справедливым. Называют в качестве такового Луначарского. Оптимизм Нестора Александровича обещает ему всяких благ от этого для Академии, в частности – для Пушкинского Дома.

12/XII. Уличная песенка:

Сижу я на бочке,

А под бочкой каша;

Не думайте, жидочки, – или: Пусть не думают жидочки,

Что Россия ваша.

Или еще:

Коробка шведская,

А спички-то советские,

Сначала воняют,

А потом зажигают.

Вариант:

Спички шведские,

А головки советские,

Пять минут воняют,

А потом зажигают.

13/XII. Вчера в Неофилологическом обществе доклад Полякова о Пушкине (новые материалы о дуэли из секретного архива III отделения). Доклад пустой и легкий, как и все в этом смелом недоучке не без внешних, однако, способностей128.

Любопытно было выступление Сологуба, Федора Кузьмича. Он начал с того, что зачем заговорили о Пушкине, кому сейчас нужен и интересен в России Пушкин, сейчас нужны и интересны пайки, а не Пушкин. Да и нет больше России: своим выстрелом Дантес убил не только Пушкина, но и Россию; все эти Белинские, Добролюбовы, Писаревы и Чернышевские только продолжали его дело – добивание России и Пушкина. Да и хорошо сделали, что добили их: в России некому ими интересоваться. Интеллигенции у нас нет, а то, что считается интеллигенцией, стоит на самой низкой ступени культуры; если сравнить русскую интеллигенцию с русским мужиком, окажется, что последний гораздо выше в своей культуре, чем интеллигенция в своей; можно сказать, если считать лестницу культуры состоящей из ста ступеней, что мужик стоит на сотой ступени своей лестницы, тогда как интеллигенция едва добралась до третьей, в лучшем случае – до четвертой. Это мы видим и сейчас по тому, как оба они борются за свою культуру. Мужику нужна его религия, для нее ему нужно вино и хлеб причастные, и он их имеет; ему нужно масло для лампад и воск для свечей – и он их имеет, их у него не посмели отнять, а у интеллигенции отняли бумагу, отняли типографию, и она молчит… Нет России, умерла Россия. Вот придут сюда немцы, англичане, французы и поглотят русский народ, как в свое время поглотили гораздо более высоко развитых греков и римлян, и вот тогда только начнется настоящее, красивое существование России в истории; тогда будет нужен и Пушкин. Милые, трудолюбивые, идеалистически настроенные немецкие студенты примутся раскапывать Россию из пыли архивов, с любовью примутся изучать Пушкина и то время, в которое он жил, и под их пером, в их воображении воскреснет Пушкин, как воскресли Гомер и Виргилий, Гораций и Эсхил… Им нужен будет Пушкин и современная ему Россия, а нам они ни к чему.

Трудно передать, какое жуткое впечатление произвели эти слова, по крайней мере на меня. Это было «со святыми упокой», пропетое себе самим умирающим. И было что-то умирающее в голосе и выражении лица Сологуба: чужое, далекое, бесстрастное, потухающее…129

14/XII. Вот еще песенка: