Письма. Том первый - Томас Клейтон Вулф

возможно, для того, чтобы уловить немного магии, которую он создавал. Когда я увидел их и вспомнил о его глухоте, мои мысли вернулись к тебе. Потом мне пришло в голову, что в глухих людях, которые и так величественны, есть что-то необыкновенно великое, в них есть прекрасные и благородные души художников – Людвиг Бетховен, Хелен Келлер и ты, моя дорогая. Благодаря своей глухоте они обретают некую величественную силу и свободу – есть одна замечательная картина, изображающая человека, идущего по неровному полю, за которым тянутся грозовые тучи, ветер развевает его яростные дикие волосы, и буря музыки собирается на его ужасном грозовом лице. Из этого ясно видно, что он – целый мир: он ничего не слышит вокруг себя и ни в чем не нуждается. Он силен как бог; он не слаб, как большинство из нас, и ему не нужно опираться на мысли, труды или изречения других людей. Я часто замечал на лицах глухих людей некое чудесное, слушающее выражение – как будто они слышат музыку где-то внутри себя; я думаю, что именно нечто подобное придает твоему лицу неописуемую прелесть. Я верю, что в сердце каждого из нас звучит великая и славная музыка, которую очень немногие из нас слышат в этом жестоком мире. Ты сильна и прекрасна, потому что в тебе много этого, и потому что ты смогла услышать ее. Вот уже почти два месяца я хожу среди незнакомых людей, мало говорю, но много вижу, думаю и мечтаю. Музыка, которую я слышу, странная и одинокая: это музыка в наших сердцах, это правда о нашей жизни, которую мы забываем во всей этой суматохе. На земле мы чужаки и изгнанники – сейчас я чувствую это более определенно, чем когда-либо, – единственный дом, который есть у человека на земле, единственный момент, когда он вырывается из тюрьмы одиночества, – это когда он входит в сердце другого человека. В огромной темноте между жизнью и смертью я вижу, как загораются эти маленькие смелые огоньки – единственная надежда и причина всей жизни. Возможно, я прочитал все книги, видел все картинки и слышал все разговоры умников, чтобы стать ребенком или глупцом, но глупость – не такая уж редкая вещь в мире, чтобы мне нужно было ее замечать. Я верю в любовь, в ее силу искупления, она может спасти нашу жизнь. Я верю в любимого человека, искупителя и спасителя.

Алине Бернштейн

Утро вторника, 28 августа 1928 года

Я собираюсь отправить тебе это [письмо] сегодня, поэтому, возможно, не смогу написать здесь все, что хочу. Несколько дней назад я покинул Бонн и отправился вверх по реке в Майнц. Первая часть пути – до Кобленца – была разочаровывающей, хотя иногда встречались интересные места. Но с Кобленца начинаются чудеса. Это действительно сказочная страна – своего рода волшебный пейзаж, кажется, что реальный мир позади, а здесь – сказка, где может произойти все, что угодно. Несмотря на то, что протяженность удивительной части страны составляет всего тридцать или сорок миль, в конце дня у меня было ощущение, что я объехал полмира. «Шнельдампферу» потребовалось тринадцать часов, чтобы пройти сто миль: в этом было что-то гротескное, потому что под всем этим лорелеанским волшебством проплывают вверх и вниз лодки, нагруженные огромными жирными свиньями, которые все это время едят и пьют. Лодки – это не что иное, как плавучие рестораны: палубы заставлены большими столами, а часть под палубой – один огромный ресторан. Они наливают рейнское вино в свои стеклянные бокалы, и смотрят на свои иллюстрированные карты, и говорят: «Ach! Die Drachenfels! Ach! Die Lorelei!» [Названия знаменитых отвесных скал на всем протяжении Рейна. Лорелеи были названы в честь легендарной девы, которая пела и заманивала проплывающих мимо моряков на скалы. Гёте и Гейне – одни из тех, кто использовал эту знаменитую легенду в своих произведениях] и так далее. Увидев этот край, можно понять все его небылицы. Река течет и извивается через него, как волшебная нить, все ведет вниз к реке – Рейнские холмы не так уж высоки, это действительно огромные массивы скал, которые поднимаются почти отвесно в воздух. На вершине одной из таких скал, можно увидеть руины какого-нибудь старого замка, висящего над краем – иногда только стену, арку или башню, а иногда и огромную крепость. Везде, где эти скалы покрыты почвой, каждый дюйм использован виноделами. Можно посмотреть на крутой склон холма и увидеть точное место, где начинается скала и заканчивается почва. В тонкой каменистой почве они выращивают великолепное вино. Виноградники – едва ли не самое замечательное в этой поездке. Вся Рейнская область представляет собой террасы – сложные каменные стены, встроенные в холм через каждые десять футов. Пейзаж со скалами, рекой и тенью, падающей в ложбины и ущелья, очень напоминает пейзажи Сезанна, но замечательнее. Я считаю, что то, что американцы говорят о Гудзоне, – правда: река гораздо шире Рейна, а пейзажи просторнее. Но что делает Рейн прекрасным, так это цивилизация, которую он нес на протяжении веков, и огромная культивация этого места сейчас. Мы сделали для Гудзона очень мало, разве что украсили его сахарными заводами и нефтяными резервуарами.

Туризм по Рейну производит самое ужасное впечатление. Я никогда не забуду эти длинные белые лодки, полные огромных толстых людей, которые едят и пьют и смотрят через стекло с волшебным светом и тенью наверху[,] а вокруг происходит что-то гротескное, как в кошмаре. На днях я увидел почтовую открытку, иллюстрирующую одну из сказок братьев Гримм. Позади был волшебный лес, а впереди – маленький волшебный ручеек: большой толстяк лежал у ручья и держал в руках тарелку, в которую из ручья выпрыгивало несколько рыб, а вокруг него бегали маленькие толстые свиньи и гуси с воткнутыми в них ножами и вилками.

Большая часть моей географии была открыта в пути. Я сошел в Майнце, потому что корабль заканчивал там свой дневной рейс. Я проехал Висбаден, спустился несколько миль вниз по реке и сразу понял это – Майнц. В Майнце я пробыл два дня. Это плоское жаркое место, грязное и кишащее французскими солдатами. Печально видеть, как эти парни расхаживают с важным видом, злоупотребляя своей властью над большим и сильным народом таким образом, что проблемы, которые они причиняют сейчас, будут накапливаться и не будут забыты. Военные заняли лучшие здания в городе: у офицеров есть клуб в великолепном здании с террасой и садом. Однажды вечером я проходил мимо, когда многие из них входили туда со своими