Письма. Том первый - Томас Клейтон Вулф

наблюдаю за их едой – за этими ужасающими и невероятными блюдами – я ел одно на днях вечером, в котором восемь порций разного мяса и колбасы, – мне кажется, что их пожирает бешеное чудовище – ужасная болезнь кишечника, которому никогда не хватит [еды].

Что касается Кельна, то многое здесь новое, солидное, тяжелое. Их новое богатство и власть проявляются повсюду. Я ездил в автобусе – ты видишь, куда делась моя гордость: пригороды заполнены огромными кирпичными и каменными домами, с лужайками и деревьями, на которые гид указывает как на дома банкира Шульца, производителя шоколада Оппенгеймера и так далее. Это поразительно похоже на Америку, эти люди во многом похожи на нас. Я не был на выставке, но с немецкой тщательностью они построили огромные здания Austellungen по всему Рейну. На современный манер. Я думаю, что собор великолепен – для меня никогда не были так важны стены и резьба собора, как пространство, которое он заключает в себе. Я лучше понимаю нематериальную архитектуру, чем материальную. А пространство здесь великолепное – парящее, мрачное и полное благородной радости.

Дорогая моя, в этом письме только вещи и события. Я получил твою телеграмму перед отъездом в Антверпен; и решил написать тебе в Берлин, а на пароход послать еще одно письмо, в котором будет больше о нас. Я очень хотел увидеть тебя этим летом, но твои планы, как ты их описала перед отъездом из Карлсбада, не позволяли этого сделать, я знал, что ты была прав, говоря, что сейчас не время для наших встреч. Я много думал о Берлине и решил не ехать туда. Видеть тебя три дня в новом и незнакомом месте перед твоим отплытием было бы слишком тяжело и неудовлетворительно. Его воздействие на меня было бы взрывным. Я наконец-то обрел покой и уверенность, и у меня есть вера и уверенность в том, что настанет день, когда мы сможем встретиться снова в условиях любящей дружбы. Я только что закончил читать очень страшную и трогательную книгу Октава Мирбо под названием «Голгофа» [«Le Calvaire»], которая, должно быть, в значительной степени автобиографична. Ситуация настолько шокирующая и похожа на мою собственную, а безумие и отчаяние, до которых она доводит несчастного человека, настолько реальны, что я еще не до конца оправился от этого. Мне жаль, что в одном месте в этом письме у меня промелькнула нотка горечи. Теперь это почти прошло, и я верю, что это пройдет полностью. Я бы уничтожил эту часть и переписал письмо заново, если бы не то, что я должен был уничтожить и другие части письма, а я хотел донести это до тебя. Пожалуйста, помни, что мое полное чувство и мое нынешнее чувство – это бесконечная любовь. Ты прекрасна и хороша – никто и никогда не займет в моей жизни того места, которое заняла ты. Я хочу, чтобы ты была счастлива на своей работе, к которой собираешься вернуться, и в любых других делах, которые ты можешь предпринять для своего счастья.

Больше я ничего не могу сказать – постараюсь более полно и кратко изложить это в письме на судно. Я люблю тебя; моя жизнь была так разбита на части из-за ощущения, что я теряю силы на любой поступок. Я знаю, ты будешь надеяться вместе со мной, что мне удастся сосредоточиться и снова собраться с силами.

Я знаю, что ты должна быть отдохнувшей и сильной после этого лета – я бы хотел быть там, чтобы увидеть первую прекрасную пьесу, которую, как я знаю, ты собираешься поставить.

Я останусь здесь, думаю, всего на день или два. Если у тебя будет время, пришли мне пару строк в агентство «Томаса Кука». Здесь нет «Amexco». Надеюсь, ты получишь это [письмо] в Берлине. Да благословит тебя Бог, Алина. Я люблю тебя всем сердцем. Том

Джулии Элизабет Вулф

[Почтовая открытка]

Бонн

1928 (?)

Дорогая мама:

Вот кусочек Кёльна с собором. Я пробыл там неделю и пишу тебе это из Бонна, тихого университетского городка на берегу Рейна в двух с половиной часах езды на пароходе. Сейчас я отправляюсь в Мюнхен.

Том

Джулии Элизабет Вулф

[Открытка] Вид Бонна на Рейн

Дорогая мама:

Это главный рынок в старом городе Бонн на Рейне, где я жил последнюю неделю. Через день-два я отправляюсь в Мюнхен и надеюсь получить от тебя письмо там. Надеюсь, что все дома будут здоровы и счастливы.

Том

Джулии Элизабет Вулф

[Открытка] Вид на Роландсек

Визбаден

25 августа 1928 года

Дорогая мама:

Это вид на Рейн – на днях я проделал весь путь от Бонна до Майнца. Он прекрасен и заслуживает всего, что о нем было сказано. Я пробыл два дня в Майнце, который оккупирован тысячами французских солдат, и пишу это из Висбадена, прекрасного купального курорта в нескольких милях от него. Это место занято англичанами.

Том

Алине Бернштейн

Висбаден, Отель «Ганза»

Вечер понедельника, 27 августа 1928 года

Моя дорогая:

Когда я думаю о тебе и говорю с тобой тысячу раз, говорю тебе миллион вещей, и придумываю миллион твоих ответов, проходят дни, а я не пишу тебе письма. Последнее я отправил заказным письмом в Америку почти две недели назад, забрав его на почте после того, как узнал, что твой корабль уже отплыл из Гамбурга. Я думал отправить его из Шербура, но не хотел больше рисковать; зато я послал тебе телеграмму в Саутгемптон, которую, надеюсь, ты получила.

После отъезда из Кельна я отправился вверх по реке в Бонн, тихий университетский городок, где пробыл неделю. Там было недорого, город находится в стороне от проторенных американских туристических маршрутов, и мне хотелось увидеть хоть что-то из той Германии, в которой живет большинство немцев. Знаменитая часть Рейна начинается выше Бонна; я совершил несколько небольших экскурсий на лодках, которые ходят повсюду – в Годесберг, Кёнигсвинтер и так далее. У Бонна есть одна исключительная претензия на величие – там родился Людвиг Бетховен. Я спустился к очаровательному маленькому домику, который теперь спрятан на узкой и многолюдной улице, но все еще сохраняет свой сад с аккуратной красной каймой герани. А в самом доме скрупулезно хранится все, чем он пользовался, с чем имел дело или что ему принадлежало. Вся его музыка и все это великолепие родились наверху, в крошечной комнатке, настолько низкой, что посетителям приходится нагибаться, чтобы войти. В одном ящике лежат его ушные рожки – огромные латунные штуки, которые он использовал,