Фальшивая наследница. Величайшая мошенница Позолоченного века - Энни Рид

имел права диктовать Карнеги, как управлять своей собственностью. Он не станет подчиняться воле рабочих. Фрик не должен уступать.

Он телеграфировал Фрику: «Телеграмма получена. Не тревожьтесь, твердо стойте на своем. Не нанимайте на работу никого из бунтовщиков. Пусть завод хоть травой порастет, но вы не имеете права сдаться. Вы легко выиграете следующую стычку, только твердо стойте на страже закона и порядка, я поддержу вас в любой форме» [3].

И стал ждать, что будет дальше. В Бремаре их с Луизой встретили газетчики, но он отказался комментировать происшествие. На следующий день в городе Питлохри, в отеле Dunalastair к ним подошел репортер, и Карнеги все же выразил свое отношение к произошедшему в Хомстеде: «Забастовка – само по себе прискорбно, а новость о трагедии, настигшая меня в Абердине, огорчила меня больше, чем можно выразить словами. Я поражен, как громом с ясного неба» [4].

Затем чета Карнеги отправилась дальше, в Кинлох-Раннох. Каменный дом на берегу озера, в окружении зеленых горных вершин, дарил сердцу полнейший покой. Куда ни глянь, только дикая красота древней Шотландии. Грязный закопченный Хомстед остался невообразимо далеко.

Однако пресса не дала ему забыть грязь и копоть. Газета Pittsburgh Dispatch писала: «Корреспондент Dispatch ВСТРЕТИЛСЯ С КАРНЕГИ на несколько минут, прождав его больше часа. Он МАЛО ЧТО МОЖЕТ СКАЗАТЬ о трагедии в Хомстеде и выражается предельно кратко. Он УДОВЛЕТВОРЕН РАБОТОЙ мистера Фрика, управляющего заводом, и готов оставить все как есть» [5]. Другой заголовок возвещал: «КАРНЕГИ БЕЗМЯТЕЖЕН» [6].

Передовица газеты Chicago Globe подвергла сталелитейного магната резкой критике. «Эндрю Карнеги сполна заплатил своим рабочим. Мертвые лица, опустевшие дома, плач сирот и горе вдов – вот плоды его щедрости. Он платит пулями, а не долларами. Порох и свинец – вот валюта его королевства»[7].

И Карнеги, затаившийся в своем тихом горном убежище, дрогнул. Судя по словам этих газетчиков, можно подумать, что он сам палил в рабочих из винчестера! Его выставили безжалостным тираном, идущим по головам простых людей. Но он тоже простой человек! Он друг профсоюзов! Только не этого профсоюза… Так Карнеги получил урок, который чуть раньше пришлось усвоить Кэсси: как это обидно и больно, когда о твоих промашках трубят на весь мир.

Шло время. В конце концов штрейкбрехеры добрались до плавильных печей Хомстеда. К августу забастовка окончательно заглохла. Карнеги одержал однозначную победу.

Вот только он не ощущал себя победителем. Он гулял по берегам озера Раннох, слушал, как клекочут в лесу сапсаны и воют куницы, беседовал с женой, милой Луизой, такой уравновешенной и открытой, и подбадривал себя мыслью: все поправимо. Он сделает все возможное, чтобы исправить ошибку. Пусть на это уйдут годы, но мало-помалу он восстановит репутацию.

Глава 7

Второй доктор

1895–1902 гг.

Кливленд, 1895 год. В западное отделение городской почты вошла темноглазая женщина. Уинфилд Парр, почтовый служащий, навсегда запомнил ее: экстравагантное платье посетительницы больше подходило для похода в оперу, чем для обычных дневных дел.

Дождавшись своей очереди, дама заговорила приятным тягучим голосом – казалось, на каждое слово уходит вечность. Она недавно поселилась на Франклин-авеню и пришла договориться насчет своей почты. На ее адрес будет поступать корреспонденция на три имени: миссис Гувер, миссис Бигли и мадам Девер.

Уинфилд Парр удивился странной просьбе: разве такое возможно, чтобы один человек получал почту за троих? И не преминул проинформировать миссис Гувер-Бигли-Девер, что ей придется выбрать одно имя. Она молча вышла, подметая пол длинной юбкой, да еще и со шлейфом.

Только спустя несколько недель, когда часть корреспонденции отправилась в отдел невостребованных писем, темноглазая женщина наконец определилась. Облачившись в не менее роскошное платье, она снова явилась в почтовое отделение и заявила, что желает получать письма по адресу Франклин-авеню, дом номер 166 – для миссис Гувер [1].

Кэсси нашла Кливленд ничуть не изменившимся. Со стороны сталелитейных заводов по-прежнему доносились шипение пара и лязг машин. Миллионеры на Эвклид-авеню по-прежнему ели серебряными ложками. А главное, человек, желающий по-быстрому пробиться в свет, по-прежнему мог положиться на ростовщиков.

Сначала они с Эмилем жили у Элис и Стэндиша. За эти годы Йорки преуспели и переехали с Супериор-стрит в просторный кирпичный дом в викторианском стиле на Франклин-авеню, номер 163. Отсюда было рукой подать до Франклин-сёркл, кольцевой улицы в западной части города. Для тех, кто не мог себе позволить жилье в Ряду Миллионеров, Франклин-сёркл была достойной заменой. Прелестные дома богатых кливлендцев кольцом обступали Модок-парк – настоящий зеленый рай.

Но даже в таком красивом месте Кэсси чувствовала себя неуютно. Впрочем, Йорки тоже. Они еще не забыли, как она заложила их диваны и столы. Было бы из-за чего обижаться! Тем не менее Стэндиш заупрямился, как мул. Он не хотел, чтобы в его доме жила бывшая заключенная. И Кэсси переехала на другую сторону улицы, в дом номер 166 [2]. Отсюда она писала ежемесячные отчеты в отдел по надзору за условно-досрочно освобожденными.

Вскоре о ней шептался весь Франклин-сёркл – под шелест кустов в парке, цокот копыт и громыхание экипажей. Миссис Гувер, обладательница изысканных платьев и шепелявого голоса, отбывала срок в исправительной тюрьме штата Огайо. Женщина из дома номер 166 была осуждена за подделку документов. Она покупает свои прекрасные наряды на средства, добытые мошенничеством.

Кэсси готова была кричать от отчаяния. Если бы у нее оставались хоть какие-то средства, она бы выплатила кредиты, чтобы избежать тюрьмы. Она говорила всем, кто соглашался слушать, что она простая вдова и живет на честный доход. Но слухи уже пустили корни. Некоторые соседи, узнав о ее прошлом, отказались с ней общаться.

В 1896 году ее терпению пришел конец. Настала пора искать другого врача.

Доктор Чедвик знавал лучшие времена. Жизнь отнюдь не была к нему жестока. Он родился в богатой семье, которой принадлежал внушительный кирпичный особняк на Эвклид-авеню – в Ряду Миллионеров. Получил хорошее образование в Вустерском колледже [3]. Ему нравилась его работа, благодаря которой он, оставаясь членом высшего кливлендского общества, мог бесплатно подлечивать бедняков из «богемного района» [4].

Но к своим 44 годам Лерой Чедвик успел пережить немало потрясений. Два года назад, в 1894-м, умерла его жена Марта, оставив его отцом-одиночкой: дочери Мэри теперь было всего 11. Отец Лероя ушел из жизни еще раньше, в 1882 году, и с тех пор он один опекал престарелую мать и сестру Клару, которая половину из своих 50 лет провела в постели, разбитая частичным параличом. Да и собственные суставы порой причиняли