«DIXI ET ANIMAM LEVAVI». В. А. Игнатьев и его воспоминания. Часть IX. Очерки по истории Зауралья - Василий Алексеевич Игнатьев

аромат белой акации с примесью жасмина. В средине огорода виднелись гряды с цветущим горохом, а по всему огороду – маки самой разнообразной расцветки. Если кто-либо из проезжих спрашивал у местных жителей: кто хозяин этого огорода, то ему отвечали лаконически: Александра, не называя ни по отчеству, ни по фамилии. Так она именовалась на селе и также и мы, дети, её именовали, когда для этого был повод, а поводом чаще всего было то, что дочь её Анна, которую у нас именовали и по отчеству – была моей няней. На деревне по самым разнообразным случаям устанавливались связи на манер родства. Так, если у кого-либо покупали коня, то хозяин его уже именовался сватом. Наша связь с семьёй Александры не получила такого названия, но тем не менее установилась прочно: мы, например, ездили в гости в Баклановку к сестре моей няни – Марии Петровне, а ездить в гости в деревне полагалось, как говорится, «не с бухты-барахты», а на каком-то основании. Мы всё время интересовались судьбой детей Александры, а их у ней было три дочки, и не просто интересовались, а болели за их судьбу. Так, мы знали, что Анна Петровна, моя няня, почему-то долго засиделась в девках, и это вызывало у нас некое беспокойство за её судьбу и, наоборот, мы были рады, когда, наконец, она вышла замуж, что на деревне считалось обязательным. Когда её младшая сестра, имени её я не помню, выходила замуж в Нижне-Петропавловское село, то в семье у нас тоже шло горячее обсуждение об её судьбе, как это бывает, когда идёт речь о близком человеке. Но странно, что о самой Александре у меня сохранилось смутное воспоминание. Помню только, что она была вдова, по всем признакам добрая, потому что она часто угощала нас дарами со своего огорода. Никогда, однако, не забуду её огорода – её художественного произведения, и моя фантазия, когда я стараюсь себе создать образ этой женщины повелительно диктует мне представить его (образ) в соответствии с её огородом, тоже не лишённым красоты и обаяния.

ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 390. Л. 77–81 (рукопись), 130–132 (машинопись).

Находится только в «свердловской коллекции» воспоминаний автора. В «пермской коллекции» отсутствует.

Анна Ивановна и Мария Ильинична

[1961 г. ]

«Вкушая вкусих и се – умираю».

Они были различного возраста: Анна Ивановна уже на склоне лет – старушка, а Мария Ильинична – женщина в расцвете лет. Объединяла же их религиозность, набожность. Они были в родстве, и можно предположить, что Мария Ильинична в смысле религиозности была под влиянием Анны Ивановны. Жили они в Кирдах, неподалёку друг от друга. Старика Анны Ивановны звали Савватием, и когда шла роль о их семье, то называли их Савватеевы. Спросят, скажем, какую-либо девку: «где ты была?» Она отвечает: «У Савватеевых». Такое словопроизводство родовых имён по имени главы семьи было очень распространено в наших краях. Савельевы, Пименовы, Гурьяновы – все эти названия образованы аналогично с Савватеевыми.

Избушка Савватеевых расположена была вблизи озера, а огород – на самом берегу. Рядом с усадьбой их находилась часовня, которой кирдинцы гордились и законно, потому что она была большая, каменная с целым комплектом колоколов, походила на церковь. В ней в часовенный кирдинский праздник – Покров – с вечера служилась всенощная, а на другой день днём – торжественный молебен. Звон был целый день, как в церкви. В звоннице у ней обосновались голуби. У Анны Ивановны был огород, который славился большими «синоворотами» и морковками-великанами. «Синовороты» имели шляпы под стать зонтам, а морковки были такие, что из одной можно состряпать пирог. Вкус морковок был в обратной пропорции к их величине, но считалось, что главное их достоинство именно в величине и поэтому, если Анна Ивановны захочет кого-либо угостить морковкой, то постарается вырвать самую большую, с которой одному человеку, пожалуй, и не справиться. Анна Ивановна вечно о чём-то хлопотала по хозяйству. Её маленькая фигура то и дело сновала по дворе: от дома к погребу или амбару. То она заглянет в огород, то опять спешит в дом на своё рабочее место, т. е. к шестку. Хлопотливая, суетливая – такой она осталась у нас в памяти.

Марии Ильиничне было только около тридцати лет, когда в семье случилась страшная трагедия: заболел её муж Андриан Тимофеевич. Он был великан и силач, и это его и погубило. Он перестраивал дом и надсадился: один носил огромные брёвна, перетянул струну или, как у нас в простонародье говорят, «с пупа сорвал» и вот умирал во цвете лет. Сам он рассказывал об этом случае так: «поднял я бревно и в «нутре» что-то ровно «хрястнуло» и оборвалось. Ясно было, что нужно было ему сделать полостную операцию, но ни хирургия в то время, ни тем более врачебное дело в глуши ничего не могли ему помочь. Я с братом Иваном был у него за несколько дней до его смерти. Был жаркий день. В комнате было душно. Наседали надоедливые мухи. Пред нами лежала тень богатыря, живые мощи. Он глухо стонал. Да, это была ужасная картина, жестокая, потрясающая. Он уже не говорил, а издавал какие-то неопределённые звуки, из которых можно было понять только то, что его измучила боль, страдания. Скоро он умер. Дом остался не достроенным, хотя крыша и окна были уже сделаны. Осталось у него двое детей: мальчик Коля лет 10-ти и девочка Маня – лет 8-ми. Остались кони, коровы, полное хозяйство. Мария Ильинична нанимала работника и поддерживала хозяйство как-нибудь, пока не вырос сын. Была она женщина крепкая, работящая и с трудом перебивалась. Чем могли – добрым советом или по мелочи разными хозяйственными предметами – помогали Савватеевы. Была она, кроме того, женщиной строгих моральных правил и посвятила себя всецело воспитанию сирот – детей. Жила она наискосок от Савватеевых.

Наше знакомство с Анной Ивановной и Марией Ильиничной основывалось на том, что ежегодно в Великом посте они дважды приезжали в Течу «говеть» и останавливались у нас. Когда такой порядок установился, мы, дети, не знали, но потом когда «вошли в разум», узнали, что она приезжала на первой неделе поста и на Страстной. Этот порядок они строго соблюдали. На первой неделе они приезжали под вечер в чистый понедельник. Привозил их мальчик, сын Марии Ильиничны Коля, который тут же поворачивал лошадь, а иногда пару лошадей и отправлялся засветло домой. Заходили они в нашу кухню одетые в дублёные полушубки, с большими вигоневыми шалями на голове, замёрзшие и ставили