«DIXI ET ANIMAM LEVAVI». В. А. Игнатьев и его воспоминания. Часть IX. Очерки по истории Зауралья - Василий Алексеевич Игнатьев

протоиерея теченской церкви Владимира Бирюкова. Работать пахарем он уже не мог: для этого у него не осталось силы. Те «артикулы», в которых его воспитывали на военной службе, здесь совершенно не нужны были. Мало того – дни так поломали его организм, что приспособить его к работе пахарем было не возможно. Он оказался на положении оперного певца, потерявшего свой голос: петь больше он не в состоянии и ему приходится как-то иначе приспосабливаться к жизни. Как певцу-солисту приходится в этом случае с главных ролей переходить на второстепенные, а то и спуститься в хор, Тиме пришлось в хозяйстве выполнять не главные хозяйственные работы, а только подсобные: не то дворником, не то конюхом. А что это значило? А это значило, что такое же ему было и обеспечение: поят, кормят и всё. С пахарем-работником заключат договор о работе, а с ним – нет: призрели, и на том спасибо. На военной службе он был артиллерист-пушкарь, мастер, может быть, высокой марки, из тех, кого сам Александр Васильевич Суворов называл богатырями, а здесь кто он? Конюх! Самое название «канонер» не понимающие его значение люди стали употреблять в качестве обидного прозвища: «Эй, ты – канонер», как если бы сказали: «Эй, ты – бездельник». И в семейной жизни Тима остался «неприкаянным» – один, как перст. Наружный вид у него тоже ни то, ни сё: ни мужик, ни барца. У протоиерея на дворе стояли большие чугунные чаны, свидетели его прежней производственной деятельности; когда он, между прочим, занимался мыловарением.[307] Теперь они стояли как некие рудиментарные отростки в хозяйстве: остатки былого величия и среди них Тима являлся какой-то составной частью всего этого ансамбля старин, подобно тому, как в зале дома протоиерея стоял орга́н, на котором никто уже никогда не играл.[308] А ведь если бы с Тимой поговорить о его «службе», то, может быть, можно было бы узнать много интересного из его прошлого; того прошлого, из которого по камышкам складывалась история государства Российского, которому он по существу отдал свою жизнь. Но в Теченских анналах сохранились только одни сведения: был когда-то у Теченского протоиерея Владимира Бирюкова дворник Тима-канонер, «николаевский солдат», которого неразумные протоиерейский дети иногда поддразнивали: «канонер, канонер», а потом его не стало … и всё.[309]

Илья Петров[ич] Ерёмин

В обыденных отношениях его звали Илья Петрович, но если хотели отметить его былое военное звание, то называли так, как полагалось отвечать военному на вопрос: как твоё имя, а именно: Илья Петров Ерёмин, причём для важности произносили Еремен, а не Ерёмин, что напоминало бы о шуточной песне о Фоме и Ерёме. Военное же звание Ильи Петровича было: лейб-гвардии его императорского величества рядовой. Как известно, в гвардию отбирались призывники определённого роста, физического сложения, так сказать, элита – отборная часть призывников и оказалось, что крестьянский сын деревни Баклановой Теченской волости Илья Ерёмин удовлетворял этим требованиям и оказался в лейб-гвардии его императорского величества Александра III. Служил он в армии меньше времени, чем Тима-канонер, о котором речь была выше, но около семи-восьми лет всё-таки был оторван от крестьянского труда и в своей Баклановой за это время не бывал ни разу. То время, в которое у землероба устанавливается контакт между его силой и землёй, когда он, с одной стороны, познаёт тяжесть земельки при её обработке, а, с другой стороны, у него образуется тяга к ней, как у Святогора, вкус, который переходит у некоторых в жадность, он провёл в отрыве от земли, а она (земля) этого отрыва не терпит и мстит за него. Так, акробату или штангисту стоит только на некоторое время прервать свои ежедневные тренировки и мускулатура их будет слабеть, хиреть. Вернулся Илья Петрович из солдатчины бравым, видным, снаружи как будто сильным, а земелька ему уже показалась тяжёлой, а он ей, наоборот, показался лёгоньким: контакт между землеробом и землёй был нарушен. Всё теперь зависело от того, сможет ли он восстановить этот контакт или нет.

Другой вопрос стоял перед Ильёй Петровичем, когда он вернулся в свою деревню: как разрешить социальный вопрос о семейном устройстве. Вернулся он, примерно, в возрасте тридцати лет, т. е. по крайней мере раньше Тимы-канонера на 10–15 лет. В деревне ему нашли невесту, но не повезло: овдовел. Нашли вторую – повторилось тоже. В Кирдах нашли третью, и в этом положении мы застали Илью Петровича в наши детские годы.

В Баклановой на одной из видных улиц, у часовни, была его избушка. Пошли дети и жизнь осложнилась: больше заботы, а, значит, нужно больше вкладывать и работы. Нет! Илья Петрович не смог перестроиться после военной службы. Стоит только посмотреть на его хозяйство, чтобы убедиться в этом: не видно хозяйственной руки. Поставить заборчик, укрепить ворота, – кажется, не Бог знает уже какая работа; нет, он не видит. В складчину с кем-нибудь вспахать землю, засеять – нет, нету тяги к этому. Зимой он работает работником за два рубля в месяц, чтобы заработать семье на хлеб. На большую работу – пахать, косить, вести хозяйство – он не способен.

Он очень общительный: в праздник всегда зайдёт из церкви «покурить», зовёт к себе в гости. В Ильин день, в свои именины, он обязательно побывает в церкви. Почти ничего не говорит о своей военной службе. Спрашивали его иногда земляки: видал ли он когда-нибудь царя. Он отвечал, что только раз видел его на параде.[310]

Если бы мы захотели рассказать об Илье Петровиче по аналогии с каким-либо литературным персонажем, то могли бы сказать, что из него не получилось ни Хоря, ни Калиныча, известных тургеневских героев из «Записок охотника»: были уже не те времена.

С начала текущего столетия сроки военной службы были значительно сокращены и условия прохождения службы в солдатах значительно изменились: солдатам давать отпуски на поездки домой – на «побывку», а жёны некоторых состоятельных солдат ездили навещать их по месту службы. В новом положении не получалось уже такого отрыва от деревни и деревенской жизни, как это было у Ильи Петровича или особенно у «николаевского» солдата – Тимы-канонера.[311]

Андрей Павлович Постников и Константин Пименович Клюхин

Зимой 1903 г. можно было видеть одного бравого солдата, хорошо одетого, шествующего в теченскую церковь к обедне. Это был А. П. Постников, прибывший на «побывку» из Перми. Это был не исключительный случай, а обычное в те времена явление. Года через два после этой побывки А.