Я не вру, мама… - Тимур Нигматуллин

– Никаких! – клятвенно заверил дядя Наум. – Они у меня лучше всех будут учиться!

Пока мы шли от учительской до классного кабинета, дядя Наум учил нас жизни в школе:

– Здесь не все зависит от оценок. Понятно? Какие бы вы умные ни были – поведение важнее! Запомните: кто балуется, не слушается, ведет себя как ему вздумается – тот первый кандидат на вылет!

– А второй? – поинтересовался я.

– А второй тот, кто задает неудобные вопросы, – подмигнул мне дядя Наум и открыл дверь в класс.

Изменения там были налицо. Внушительная педагогика Светланы Ивановны подействовала. За партами все сидели тихо, Валентина Павловна что-то рисовала мелом на доске и не спеша объясняла классу:

– Когда кто-то хочет ответить или что-то сказать, то он?..

– Поднимает руку, – сказала Вика Разина, которая еще в садике научилась поднимать руки по команде. – Вот так! – Она подняла правую руку, приставив локоть к пальцам лежащей на столе левой руки так, чтобы образовался прямой угол.

– Правильно, – расцвела Валентина Павловна. – Вике за урок ставим пять!.. Заходите, – прибавила она, заметив нас с Иваниди.

Мы молча прошли в класс. Иваниди, подойдя к своей парте, обнаружил на своем месте Алию Махметову и стал недоуменно озираться по сторонам. Пиркин молча сидел рядом с Алией и делал вид, что она всю жизнь сидела рядом с ним и никакого Иваниди и в помине рядом не было. Алия, подражая Пиркину, тоже притворялась, что знать не знает, почему к их парте подошел этот кучерявый мальчик. Вообще, весь класс делал вид, что все так и было.

– Я запомню, – зло сказал Иваниди и пошел выбирать себе другое место.

За моей партой сидела Алиса. В принципе, я еще в учительской понял, кто такая девочка, которая умеет читать и писать. Еще бы не уметь. Семь лет. В семь лет я тоже буду уметь читать и писать, уже практически умею, диафильмы Давиду с Колей озвучиваю, и они верят.

Алиса расположилась ближе к проходу, оставив мне место возле окна. Тетради мои она сложила в стопку, аккуратно разложив рядом с ними ручки и цветные карандаши. Пенал, который я кинул в Иваниди, лежал на краю парты.

– Привет, – сказала она как ни в чем не бывало. – Садись, будем учиться.

– Тоже мне, – не найдя ничего лучше, ответил я и, обойдя ее стул сзади, сел на свое место.

– Не обижайся за тот случай, – шепнула Алиса, – я не специально, понимаешь?

– Какой случай? Ты о чем? – Я прикинулся, что не понимаю, о чем она говорит. – Не помню.

Уголок рта Алисы скривился, и она чуть прищурила глаза.

– Ты опять врешь? Ты же знаешь, мне врать нельзя, я это сразу чувствую!

– Свалилась ты на мою голову, – прошипел я и повернулся к ней. – Чё пристала? Не помню! Не помню! Помню! Ты больная дура!

– Муратов! – раздался окрик Валентины Павловны. – Ты что, совсем совесть потерял? Пяти минут не прошло, а ты за старое! Вон из класса!

Второй раз за первое сентября я покидал класс. Теперь уже с вещами на выход. Урок про Родину, как вести себя на уроках, как в школе, что вообще можно, а что нельзя, – ничего из этого я так и не услышал. Зато увидел все остальное. Некоторые, наверное, из школы только один раз в жизни вылетают – когда последний звонок. А мне повезло: первый звонок – и два раза!

За школой курил дядя Наум, у ног его лежала сетка с мячами.

– Да ну ее, – в сердцах кинул я портфель на землю, – не хочу.

– Кого? – усмехаясь, спросил дядя Наум.

– Школу эту. То нельзя, другое тоже нельзя. Что можно?

– Быстро ты сдался, – вновь усмехнулся он. – А я вот мячи никак до спортзала не донесу. Поможешь?

Мы потащили мячи в спортзал.

– Еще эта теперь рядом, – не выдержал я, – сумасшедшая.

– Кто такая? – рассыпая мячи по спортзалу, спросил дядя Наум.

– Да девчонка рядом села! – пожаловался я, пнув мяч в ворота. – Такая странная вообще.

– Э-э, брат, – присаживаясь на лавку, вздохнул дядя Наум, – они все странные. Одни меньше, другие больше. Кто-то вообще тебя сожрать готов!

Я изумленно посмотрел на него. Неужели знает? Когда я проговорился? А слово пацана? Да нет, не мог я. Я ему вообще про Алису ничего не говорил. Папа ее, врач, с меня слово взял. Нет. Не мог. Но дядя Наум ясно сейчас сказал «сожрать готов».

– Все помешаны на вранье. Думают, им врут постоянно. Так что ты, главное, Светлане Ивановне на глаза не попадайся. И этим двоим из учительской. Понял?

– А кто они?

– Стукачи.

– Кто?

– Совет общественности при школе. Активисты. Меня уже заложили. Смотри, ты тоже на примете.

– Понятно, – сказал я и схватил портфель.

По всей школе разнесся звонок, и здание ожило. Стали слышны шаги, топот, смех и радостные крики детей.

– Перемена, – сказал дядя Наум, – пошли на улицу.

На школьном дворе кучками стояли школьники. Кто-то играл в классики, кто-то чертил мелом кружки. Первый урок в моей жизни закончился.

– Домой отпустили. – Ко мне подошел Иваниди. – Щас Даву дождемся и пойдем.

Дава вышел на крыльцо с Махметовой. Алия была выше него на целую голову, крупнее и плечистей. Но это не помешало ей отдать свой портфель Пиркину. С двумя портфелями в руках Дава смахивал на интеллигентного грузчика или таксиста, который за дополнительную плату решил донести багаж до дверей клиента.

– Да пошел он, бабник, – сказал я. – Сами уйдем.

Школьники стайками растекались по улице, уходя каждый в свою сторону. Улица заполнилась бело-черным цветом, бантами и радостными криками мигом повзрослевшей детворы.

– Вон новенькая идет, – указал на другую сторону улицы Иваниди, – которая с тобой сидела. Чего ты на нее орал?

– Портфель хотела, чтоб я нес!

– Правильно тогда, – одобрил Иваниди. – Сначала портфель, потом сожрут с потрохами.

– Тебе тоже дядя Наум сказал? – уже не удивляясь случайностям, спросил я, перепрыгивая через лужу. – Ты откуда это знаешь?

– Батя говорил, – важно ответил Иваниди, – я подслушал.

По той же тропинке, по которой шли в школу, мы возвращались домой. Алиса шла параллельным курсом и не обращала на нас внимания. Дойдя до набережной, мы свернули в кусты, и я сказал Иваниди притормозить.

Пока Иваниди обдирал боярку, я наблюдал, в какой двор свернет Алиса. Она прошла розовую девятиэтажку, повернула налево и остановилась возле серого пятиэтажного дома, смотрящего окнами на центральный проспект. Покрутилась возле скамейки, счистила о бордюр прилипшую к ботинкам грязь и внезапно обернулась в мою сторону. На секунду-другую мне показалось, что она меня видит.