«DIXI ET ANIMAM LEVAVI». В. А. Игнатьев и его воспоминания. Часть IX. Очерки по истории Зауралья - Василий Алексеевич Игнатьев

виду, а не где-либо, в «забегаловке». Дом состоял их кухни и двух комнат. Расположен был по соседству с домом священника. Дом был несколько в низине от дороги и казался как бы вдавленным в землю. Это впечатление усиливалось ещё оттого, что перед ним был скверик, в котором были кустики малины и цветы. Загорожен он был модным у нас на селе способом: зажатыми между тремя жердями берёзовыми прутьями. Окон дома из-за скверика почти не было видно, и поэтому дом имел какой-то загадочный вид. Около дома, у ворот, была скамейка, на которой летом вечерами сидели хозяева его. При доме был полный комплект хозяйственных «служб». Кроме того, около них, вне двора, был устроен летний загон для коров из одних жердей. Огород был под горой, в пойме реки.

В таком виде в моей памяти осталась жизнь семейства Пимена Фёдоровича Клюхина и, можно сказать, её история.

ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 711. Л. 767–779 об.

Находится только в «пермской коллекции» воспоминаний автора. В «свердловской коллекции» отсутствует.

Савелий Фёдорович Клюхин и его потомство

[1963 г. ]

Вспоминать Савелия Фёдоровича – это значит для меня вспоминать моё детство, потому что оно, моё детство, проходило в той обстановке, составным элементом которой он был, и – это было в моём раннем детстве. Я помню его уже глубоким стариком и почему-то внешний вид его в моей памяти ассоциируется у меня с внешним видом нашего батюшки, хотя я сам не могу себе объяснить происхождение этой ассоциации. Разве только возрастом, тем, что они были глубокими старичками, можно объяснить эту ассоциацию. Не менее странным для меня теперь является то, что он, как живой, сохранился к моей памяти в такой момент, который не имеет ничего особенного, а является самым обыденным, хотя для ребёнка в силу его своеобразной психологии, своеобразной логики его, его суждений, этот момент был именно особенным, имеющим для него особенный смысл и значение.

Как теперь я вижу Савелия Фёдоровича в тот момент, когда он накануне Теченского престольного праздника Первого Спаса отправлялся в лавочку Антона Лазаревича, чтобы купить там пряников, орешков, изюму для праздника. Я знал об этом и со слов своих друзей Насти и Вани, его внуков, а также и сам наблюдал, как он орехами и пряниками «оделял» их, доставая гостинцы из платочка, связанного узелком. Перед моими глазами и сейчас стоит дорожка через церковную площадь с отпечатком колеи, которая вела к дому Клюхиных и по которой зашагивал всегда Савелий Фёдорович в лавочку Новикова. Вот он медленно идёт, а я слежу за ним. Вот он скрылся за церковной оградой, а моя детская фантазия неотлучно следует за ним, и я вижу, как он вошёл в лавку и произнёс трафаретное приветствие: «С прибылью торговать!» Я вижу, как Антон Лазаревич небольшой пличкой берёт из ящика и высыпает на медную скалку весов орехи кедровые, пряники «воздушные» белые, белые с малиновым ободком в двух местах, немного «копеечных» конфет – и всё это ссыпает в платок Савелию Фёдоровичу, а отдельно в бумажку завёртывает ему немного изюма. И снова я вижу Савелия Фёдоровича на той же дорожке. Вот он идёт медленно, и в руках у него платочек с гостинцами, туго закрученный и перевязанный вверху одним из углов платка. Он бережно несёт покупке и вот уже у меня [далее текст отсутствует – ред.]

Те Клюхины, родоначальником которых был Савелий Фёдорович, были самыми близкими нашими соседями: наши дворы были рядом вблизи церковной площади. На границе двора Клюхиных стояли: бревенчатый забор в рост невысокого человека, баня и сарай, на который складывали сено. С нашей стороны был узкий проход между строениями к бане и в огород. Но ничего не мешало нам перелезать на двор к соседям: ни забор, ни сарай, ни даже баня, низкая, приземистая – цепкие руки и ноги преодолевали всякие препятствия, а у мальчишек в природе лазить: дай им только подходящий объект. Начинали, конечно, с забора: он был первым объектом для упражнения в лазании. Удобен он был тем, что брёвна у него были не отёсанные, круглые, и удобно было босыми ногами за них цепляться. Заберёшься, бывало, на забор и победно обозреваешь с него весь соседний двор. Этот двор мы знали до мелочей, не хуже своего, а также и дом, со всеми его деталями. Любимым местом был садик перед домом Клюхиных. Здесь было несколько черёмух, которые прикрывали домик со стороны, так что с церковной площади его не было видно. Черёмухи разрослись густо, образуя одну пышную крону, и под ними в жаркие дни было прохладно. Черёмуха была предметом особого попечения Савелия Фёдоровича. Под окнами домика росли мальвы, правда, невысокие, а в правом углу садика, если смотреть от дома, росла пышная берёза. Садик был любимым местом наших игр. Как раз в садик выходили окна комнаты Савелия Фёдоровича.

Дом Клюхиных был уже старый, покосившийся, с обветшалой деревянной крышей. В нём были кухня и горница, разделённые холодными сенями. Пол в сенях уже осел, а ступеньки перекосились. В горнице жил Савелий Фёдорович, а в кухне в ужасной тесноте все остальные домочадцы, которые возрастали прямо, как увидим дальше, в геометрической прогрессии.

Для меня всегда было тайной: почему так неравномерно была у Клюхиных распределена жилая площадь? Савелий Фёдорович в это время по старости уже не «робил», а только руководил, направляя семейную жизнь. В семье сохранялся старый уклад: семейные подчинялись голосу главы семьи. Савелий Фёдорович вёл все денежные дела – операции по хозяйству, в том числе по аренде покосов, по закупке и продаже скота и т. д. Он же определял планы по хозяйству, по строительству и т. д. Образно выражаясь, он был мозгом семьи. Он уже давненько овдовел и, может быть, именно поэтому уединился в своей комнате. Для нас детей эта комната имела особое значение: в ней стояла «горка», шкаф с посудой, а среди посуды была сахарница в виде птицы – раскрашенной разными красками. «Горка» сама по себе в быту наших крестьян была явлением исключительным и у Савелия Фёдоровича была свидетелем его «расейского» происхождения. Фарфоровая птица не давала нам покоя: она казалась нам чудом искусства, и поэтому мы часто заглядывали в комнату, чтобы видеть её, а когда Савелия Фёдоровича не было дома, и была уверенность, что он не скоро ещё вернётся домой – мы, как заговорщики, проникали в комнату и наслаждались созерцанием этой птицы. Настя и Ваня не без гордости