«DIXI ET ANIMAM LEVAVI». В. А. Игнатьев и его воспоминания. Часть IX. Очерки по истории Зауралья - Василий Алексеевич Игнатьев

в шляпе и с длинным кнутом-хлопунцом. На ногах у него было некое подобие сапогов, обмотанных верёвочками для поддержания подошв и пр. Что говорить, неважный был вид у моего друга: лицо обветренное, пропечённое солнцем, губы потрескались, брови выцвели, весь в пыли. Часто приходилось ему ещё на руках нести новый приплод в стаде.

Наконец, Иван тоже ушёл в раздел от семьи, и Костя стал полновластным хозяином в доме. Был он в это время уже женатым и обзаводился семьёй. Пимена Фёдоровича уже не было в живых. В 1914 г., перед войной, когда мы с женой гостили в Тече у моих родителей на положении молодожёнов, нам нужно было поехать в гости к старшему моему брату в Сугояк, в шести верстах от Течи. Был первый год моей самостоятельной жизни и служебной деятельности, положение молодожёнов и первый показ моей молодой жены – всё это обязывало не уронить своё достоинство и поддержать престиж, т. е. поехать в Сугояк не кое-как, а с помпой. И вот друг мой Костя, а теперь уже Константин Пименович решил устроить мне и свозить меня с женой в Сугояк с блеском, с шиком: он выкупал и вымыл до блеска пару своих резвачей, вымыл также коробок на железном ходу, надел на лошадей лучшую сбрую, подвязал к дуге колокольчики и подал нам подводу. Сам он приоделся, как полагается настоящему кучеру…. Долго мы беседовали с Костей при этой встрече, вспоминали детские годы и по старой привычке именовали себя Васей и Костей.

Увы! Это была наша последняя встреча в тех условиях жизни и в той обстановке, которая нас окружала с детства. Началась война, потом прошла Октябрьская революция… и всё перевернулось в Тече. Когда в 1925 г. мы приехали в Течу, Костя жил ещё в своём доме, против церкви, но ютился только в кухне, а две комнаты были сданы под квартиру священнику. Костю в этот приезд мне так и не удалось видеть. Слышал я только, что он пробивается только на разных подённых работах. Не пришлось мне видеть Костю и в 1936 г., когда мы приезжали навестить мою маму, безнадёжно больную.[286] Началась вторая империалистическая война, а в это время никого из наших родных в Тече уже не было: домик был продан, а сестра с племянником переехали на Медный рудник, около Свердловска. Всякая связь с Течей у меня была порвана. Только при случайных встречах с кем-либо из «наших» краёв я узнавал, что Костя работает в колхозе пастухом, что дом он продал и живёт в избушке на той улице, по которой в детстве мы с ним ездили на гумно за половой. В Тече ещё оставались кое-какие наши хорошие знакомые, в том числе бывшие соседи, и в 1959 и 1960 г. я побывал в Тече, но ни в тот, ни в другой приезд мне не удалось видеть Костю: он был на работе. Я посылал ему письма, но ответа не получал. Я настойчиво продолжал писать ему, и, наконец, однажды получил от него ответ: кто-то с его слов и под его диктовку писал, что с ним случилось несчастье – сломал ногу, что он находится в больнице и что лечение поддаётся очень трудно. В 1962 г. я снова побывал в Тече, и мне, наконец, удалось с ним встретиться. Когда я пришёл к нему в дом, то его старушка сказала мне, что он ушёл за телёнком в лес и вот-вот должен вернуться домой. Я с нетерпением поджидал его возвращения. Наконец, из лесочка в той стороне, где были наши гумна, показался человек высокого роста, худой, без фуражки, босой и стал медленно приближаться ко мне. Его фигура мне показалась знакомой, а особенно то, что этот человек был с открытой головой, напомнило что-то из прошлого, и я припомнил, что ходит так – без фуражки или шапки любил Пимен Фёдорович. И вся фигура этого человека – прямая, костлявая, воскресила в моей памяти образ Пимена Фёдоровича. Как же Костя (это был он) в старости воспроизвёл и повторил образ своего батюшки в его старости!

Долго мы стояли с Костей и смотрели в ту сторону, где были наши гумна. «Вот видишь те деревья, что выдались по вышине среди других» – говорил мне Костя – «это было ваше гумно, а вот [у] этого дерева стоял овин, теперь там осталась только яма. А вот у этих деревьев было наше гумно, там – Владимира» и т. д. Вспоминали мы с Костей своё детство, перебрали всю свою родню – и его и нашу. Только и слышалось у нас: «где умер Ваня, где работал Коля», и так без конца. Солнце садилось, а мы всё сидели на завалинке у Костиной избушки и перебирали свою жизнь. Поздно мы расстались с Костей, и оказалось, что уже навсегда. Прошлым летом 1963 г. мой приятель и соученик по дух[овному] училищу – Михаил Аркадиевич Рычков, проживающий в Тече, в своём письме ко мне сообщил, что Костя скончался на рабочем посту: перевозил с поля сено с другим мужичком, слез с воза что-то подправить у воза и … «отдал душу»,

Какова была судьба двух дочерей Пимена Фёдоровича?

Старшая из них – Евгения – была по рождению между Владимиром и Константином. Ещё при жизни Пимена Фёдоровича она вышла замуж за торговца – Максима Фёдоровича (фамилию не помню). Как обычно бывало, он сначала тоже «ходил в приказчиках», а потом «оперился» и открыл свою лавочку в Сугояке. Приходится опять отметить, что её выход замуж за торговца тоже был отзвуком «расейского» происхождения её батюшки. Девушки этих «расейских» выходцев держались как-то в стороне от наших зауральских красавиц и одевались несколько на свой манер: носили не сарафаны, а юбки и кофточки. Избегали они ходить и на «вечорки», а женихов тоже ждали из «наших». Так и случилось с Евгенией Пименовной.

Вторая дочь Пимена Фёдоровича – Анна – была неудачница, в девках допустила какой-то неосмотрительный шаг и рано умерла.

Мрачной стороной семейной жизни Пимена Фёдоровича была болезнь его жены – Анны Ивановны. Она рано «обезножила»: полностью у ней отнялись ноги. Руки у ней сохранили способность к труду: она могла шить, вязать, стряпать, но её нужно было переносить. Вот почему сын её Александр и подарил ей коляску – стул на колёсах больничного типа. Она оказалась долговечной и пережила даже Пимена Фёдоровича.

Как уже сказано выше, дом Пимена Фёдоровича был против церкви, на главной улице, на тракту из Шадринска в Челябинск. Выходцы из «Расеи» вообще селились на