Только о личном. Страницы из юношеского дневника. Лирика - Татьяна Петровна Знамеровская

существовать не могу. Но одно дело – музыка для себя, по настроению, другое дело – для публики, на эстраде… Вероятно, все-таки меня на это не хватило бы. Иначе талант заставил бы побороть все… Не знаю. В жизни бывают странные вещи. И себя самого знать до конца трудно».

Мы долго сидели молча. Я задумалась над этой, тронувшей меня, откровенностью человека, не склонного к откровенности. Опять я внимательно посмотрела на мелькающие в его темных волосах серебряные нити. Ведь ему всего 26 лет! Вспомнила о каком-то пережитом романе… и о том, что он после того пережил еще период бурных донжуанских похождений, как втихомолку сплетничали о нем другие студенты. Даже какой-то ревнивый муж поранил ему ножом ногу в Донбассе, когда он выпрыгивал из окна. Правда ли это? Но ведь действительно у него большой шрам на ноге, – я видела в Крыму. И от воинской повинности он освобожден из-за повреждения связок… Я снова и снова вглядывалась испытующе в Женю, понимая, что сама я обо всем этом его, конечно, не спрошу. А он задумчиво слушал радио, а потом перешел на свой обычный насмешливый, шутливый тон. «Странный он и сложный», – подумала я. И еще подумала: «Но ведь странных и сложных людей я люблю. К таким меня влечет, хотя насколько легче в жизни с простыми, открытыми, насквозь ясными».

Позднее позвонил телефон, и Женя, взяв трубку, позвал меня. Со мной говорил Витя. Он мне сказал, что потихоньку сбежал из своей палаты, чтобы поговорить со мной, за что ему попало от сестры. Я слушала его голос, в котором звучали насмешливые нотки, и радовалась, что он выздоравливает. Он говорил, что очень скучал, не видя долго меня, что больничная обстановка его своим однообразием тяготит и время течет бесконечно долго, температура у него почти нормальная. Я сказала ему, что очень хочу его видеть и на днях приду к нему с Женей. «И не думай, – услышала я его голос, – ни за что не пущу тебя, – волновался он. – Я стал такой страшный, оброс бородой, и ты, увидев меня таким, испугаешься. Всем нянькам и сиделкам скажу, чтобы тебя ни в коем случае не пускали. Вот скоро буду здоров и сам приду к тебе…»

27 ноября. Я радуюсь, что Витя скоро выпишется из больницы и что такая серьезная болезнь, как тиф, прошла у него без последствий. Теперь он часто говорит со мной по телефону, но в больницу мне запрещено приходить. Женя ездит часто к нему и, придя ко мне, все рассказывает о нем. Вчера весь вечер просидели у нас Мара, Коля и Миша, неразлучная тройка. Коля пригласил меня завтра пойти с ним в русский театр, обещая за мной зайти. Как всегда, много острили, высмеивая недостатки незнакомых девушек.

30 ноября. Придя домой из института, я на столе нашла два письма – от Павлуши и Кати. Павлуша пишет, что в первых числах января, а может быть и раньше, он приедет в Ленинград, о чем меня известит, и просит к этому времени обязательно приехать. «Очень хочется встретиться с вами, Новый год встретить вместе, вспомнив школьные года, проведя несколько дней у Кати, повидав всех друзей, с которыми связаны незабываемые воспоминания». Катя в своем письме тоже зовет меня приехать к ним. Она много пишет о себе, а также о Мише и наших знакомых мальчиках. Мне бы так хотелось повидать Павлушу! Но осуществимо ли это?

3 декабря. На днях был вечер в нашем полку по случаю выпуска одногодичников[351]. Я туда поехала с папой, Борей, Зямой, с которым я всегда танцую на вечерах. Он танцует блистательно, лучшего партнера не найдешь. Вначале, после небольшого торжественного выступления, был спектакль самодеятельности, в котором лучше всех играл Коля Раздобурдин[352] из Детского Села, из нашей школы. Когда он приходил к нам, мы часто вспоминали Детское Село. После спектакля были танцы, и, конечно, все одногодичники сияли. Весь вечер от меня не отходили Коля Раздобурдин и Женя Кухарский. Женя юрист, умеет красиво говорить и ухаживать, к тому же он интересный, только сладкий и театральный. Он весь вечер осыпал меня комплиментами и красивыми фразами, был предупредителен, и в его глазах скользила мимолетная томная нежность. А когда я подсмеивалась над его умением говорить любезности и очаровывать взглядами, он уверял меня в искренности своих слов, говоря, что я обижаю его своим недоверием. Конечно, это все было несерьезно. Только красивая иллюзия нежности с его стороны и задорная насмешливость – с моей. Он обещал на следующий день зайти попрощаться и написать мне длинное письмо из Киева, где он живет.

4 декабря. Сегодня, когда я пришла домой из института и, взяв книжки, углубилась в чтение, раздался звонок и в комнату вошли Коля Раздобурдин и с ним Женя Кухарский. Они у нас пробыли весь вечер, который прошел оживленно в остроумных шутках и смехе. Кухарский так же был красив, сладок и внимателен, как и на вечере. Завтра они уезжают, и, наверное, мы больше не увидимся.

6 декабря. Вчера была в кино с Нюсей и Борей, а после кино Нюся у нас просидел весь вечер. Могу сказать определенно, что он мне не нравится. С ним можно ходить в театр и кино, а провести весь вечер – неинтересно и скучно. Ради шутки можно иногда с ним «покрутить» (институтское выражение), и то не всегда. А Сережа сегодня целый день не дает мне покоя, допытываясь и приставая ко мне: «Кто он? И почему этот заводчик водит меня в театр и кино?» Сережа всегда следит за мной и на все обращает внимание, интересуясь, с кем я разговариваю в институте и кто ко мне «латается» (это одно из выражений его своеобразного языка). А последнее время мне оказывает внимание еще один студент 4-го курса, белобрысый геолог Скорняков, выдвинутый на научную работу. Как-то, провожая меня домой, он сказал мне: «Ваши глаза, Танечка, всегда горят и искрятся, озаряя всех радостью; в них как будто сосредоточен весь солнечный зной, и они не только согревают, но их свет часто проникает в самое сердце». – Я засмеялась, сказав: «А вы не боитесь обжечься?» Это было летом, а теперь, когда падают снежинки, он, встретив меня в коридоре института, сказал: «Как я рад, встретив вас. Я смотрю снова в ваши глаза, Таня, ощущаю в них остатки солнечной теплоты, летних солнечных отблесков. И сколько бы я ни смотрел в ваши глаза,