Морские приключения мышки Клариссы - Лиза МакМанн

– Я прочитаю тебе свое стихотворение. Пока в нем всего две строчки.

Бенеллун закрыла глаза:

Я мига жду, чтоб ощутить

Потерь отсутствие.

Открыла один глаз и сказала:

– Вот оно. В нем пока всего две строчки, но оно очень глубокое, как ты считаешь?

Чарльз Себастьян пытался уяснить разницу между словами, которые услышал: «потеря» – острое и ранящее, как нож; «отсутствие» – долгое, как боль. Он ждал того же, что и Бенеллун.

На палубу упали первые капли дождя, забарабанили, разрушили волшебный момент. Поднялся ветер, вздыбил шерстку Чарльза Себастьяна, а он этого терпеть не мог. Внезапно, хотя ничего не предвещало, он тоже запечалился. Мгновения, только что пережитые с Бенеллун, все изменили: бурным потоком в его душу хлынула безудержная тоска по Клариссе. Потери – вот они, а до их отсутствия невообразимо далеко. У мышонка вырвался стон. Он спрятался в норку в стене и вцепился зубами в древесину. Пока она влажная, ее легче разгрызть, чтобы расширить свое убежище, тогда в нем можно будет оставаться сколь угодно долго. А может, и Кларисса сюда поместится, когда он ее найдет.

Некоторые матросы побежали прятаться от ливня, а те, которые управляли парусами, остались на местах. Они должны были выполнять указания мистера Томаса, чтобы судно в шторм удержалось на плаву. Бенеллун посмотрела на них, перевела взгляд на прутья клетки. Неужели она думала о побеге даже после того, как дала слово?

Девочка с сожалением покачала головой и отползла назад, пытаясь хоть немного спрятаться от дождя под крышей. Но вода хлестала косыми потоками, лупила по палубе. Одеяло скоро промокло насквозь.

– Мышонок! Надеюсь, тебе в норке сухо! – крикнула Бенеллун.

Чарльз Себастьян забился в глубину отверстия – теперь, когда он его расширил, сидеть, свернувшись калачиком, было не удобно. Он зажмурился и представлял, что он фасолинка и его защищают надежные стенки стручка. А еще лучше – что он укрылся в мягких и теплых ладошках Бенеллун.

Бушевал шторм, судно бросало из стороны в сторону, гремел гром, забытая пленница звала на помощь… Не в силах выносить этого, Чарльз Себастьян провалился в сон, но его мучили кошмары: вот он несется сквозь ураган и ничего не видит, потому что курица выклевала ему глаза.

К утру Бенеллун просто лежала, завернутая в насквозь мокрое одеяло, а дождь продолжал лить, на палубе стояла вода. Чарльз Себастьян тоже промок, окоченел от холода и не мог шевельнуться. Ему хотелось только одного – вновь оказаться в своей кладовке. Да что там, даже тот грязный угол под трапом, где он ненадолго нашел приют, сгодился бы. Но выйти сейчас на палубу означало одно: его немедленно смоет водой. Кажется, этот шторм не пережить: ни ему, ни Бенеллун, ни «Шарлотте».

Когда стало совсем невыносимо, Чарльзу Себастьяну пришло в голову, что впервые он ощутил такое единение духа с существом, которое не было мышью. К свернувшейся под мокрым одеялом девчонке он теперь испытывал удивительно сильное чувство. Более сильное, чем страх, который зачастую овладевал им. И мышонок надеялся, что они оба выживут и вновь разделят трапезу.

Бушующая стихия немного стихла, а девчонка под одеялом даже не шевелилась. Тогда Чарльз Себастьян пробежал по клетке и – в конце концов, не такой он и трусишка! – нырнул под одеяло. Отыскав связанные веревкой запястья, он приступил к делу.

Постепенно ливень перешел в обычный дождь, небо посветлело. Когда Бенеллун села, путы свалились с ее запястий. Она удивленно подняла обрывок веревки и стала его рассматривать. Потом повернулась к норке, где спал мышонок. И, закрыв лицо ладонями, расхохоталась.

– Нате, мистер Томас! Получите, мистер Томас! – выкрикнула девочка, отбрасывая обрывки.

О ночных кошмарах

– Расскажи мне о маме, – попросила Патронесса, растянувшись на крышке моего ящика.

Но я больше не пряталась в свое убежище.

– Моя мама любила море. – В моих словах прозвучала гордость за маму, а прежняя боль теперь сменилась светлой печалью. – За два года своей жизни она побывала во многих местах и с того самого момента, как мы обрели способность слышать, рассказывала нам о них.

– Она родилась на корабле? Как ты?

– Нет, на суше. В куче соломы, под ржавым перевернутым ведром, которое защищало семью от непогоды. Недалеко от доков, где рыбаки сгружали и разбирали улов и трепались о жизни. – Удивительно, что я так хорошо помню историю маминой жизни! – Она любила смотреть на корабли и всегда хотела в море. Но мне этого не понять.

– И она убежала?

– Нет, семья знала о ее решении. Они попрощались, мама спряталась в ящике в доке, который попал на «Шарлотту» вместе с другими грузами.

– Прямо как ты, – заметила кошка.

После ее слов я впервые представила себе эту картинку настолько ярко и внезапно осознала, что тоже превратилась в путешественницу, совсем как мама. И мне стало немного спокойнее на душе. Но море я по-прежнему ненавидела.

– А ты? Ты всегда была судовой кошкой?

– Нет, но родилась я в библиотеке капитана, на стопке газет, за рядом пыльных книг. Котят на свет появилось только двое. Как сказал капитан: «Маловат помет».

– Ты и Куркума.

Морду Патронессы исказила гримаса.

– Я не очень понимаю, почему вы враждуете. Что-то случилось между вами? Или ты ее с самого начала ненавидела?

После длинной паузы последовал чопорный ответ:

– Не думаю, что нахожусь в подходящей компании для таких обсуждений.

Я моргнула и покрутила головой:

– Это ты обо мне?

– Естественно.

– Серьезно?

Патронесса заерзала.

– Ну расскажи, – попросила я, не в силах противиться любопытству.

– Ты будешь чувствовать себя неловко.

– Поверь, это случится не впервые. Ты должна мне рассказать. Я настаиваю.

– Ладно. – Кошка потянулась и стала еще длиннее обычного. Потом заговорила: – Все из-за того, что Куркума – лучшая мышеловка на судне.

– Лучшая кто?

– Мышеловка. Вот видишь. Я предупреждала.

– Нет, нет, продолжай. Как интересно!

Хотя на самом деле это было не столько интересно, сколько ужасно.

Патронесса искоса посмотрела на меня.

– Мне надоело постоянно слушать, как ее нахваливают, потому что она прекрасно ловит мышей.

Я вытаращила глаза и смогла только выдавить из себя странный звук недоумения. Но затем все же спросила слабеньким голоском:

– Но скольких мышей Куркума спасла, а? В этом тебе точно нет равных.

– Спасибо, – пробормотала Патронесса. – Только за спасенных мышей не дают приз.

– Приз? – в ужасе спросила я. – За пойманных мышей?

– Да. Моряки делали на нас ставки, Куркума выиграла банку сардин… И я не смогла этого