Операция «Рождество», или Невероятное ограбление - Арне Линдму

– Дети? – Грегор, сощурившись, присмотрелся. – Правда? Ни черта не вижу без очков. Но по голосу ты как будто бы похожа на маленькую девочку. Думал, ты воришка. Так?

– Да! Простите, что влезли к вам!

– Хм, – прохрипел Грегор. – Хотя бы честная… Воришка или нет, я в детей не стреляю.

Грегор залез в окно и подошёл к ним, шаркая туфлями.

Он пристально посмотрел на Малика.

– Так это ты всё устроил, бандит проклятый!

– Это Малик! – выпалила Эмма. – Он хороший.

– Д-да, х-хороший, – прошептал Малик.

– Вор, – прохрипел Грегор.

– Это не он придумал, – сказала Эмма. – Он вообще не хотел участвовать.

– Вот как? Тогда кто же? Может, ты? Тебе вряд ли больше пяти.

– Мне шесть! – Эмма колебалась… – Это мой брат придумал. Он приходил сюда до нас. Но, пожалуйста, не стреляйте в него. Он тоже хороший, на самом деле.

– Да неужели, – старик почесал бороду. – И что же вы хотели украсть? Деньги?

– Нет, подарки.

– Подарки?! – Грегор округлил глаза. – Вот так выбор… Да, здесь есть чем поживиться.

– Вы же всё равно всё сожжёте!

– Вот как? Такие слухи до вас дошли? Да, сожгу.

– Но зачем?

Грегор неспеша отошёл к креслу и сел. Ружьё он положил на предплечье.

– Вас это вообще не касается! – прорычал он.

– Эмма, можешь ему кое-что от меня передать? – спросила Труде. – Он меня не видит и не слышит, но ты мне можешь помочь с ним поговорить. Я могу шептать тебе в ухо, а ты ему просто перескажешь, хорошо?

– Хорошо, – сказала Эмма. – Попробуем.

– Попробуем что? – Грегор взглянул на Эмму пронизывающим взглядом.

– Я передам вам кое-что от Труде.

– ЧТО?! – лицо Грегора, снова схватившегося за ружьё, окаменело. Сквозь сжатые зубы он добавил: – Не смей называть её имя!

– Эмма, я не думаю, что…

– Тихо, Малик! Сейчас я говорю! И Грегору придётся послушать, что скажет Труде, хочет он того или нет!

– Может, хочешь мне рассказать какую-нибудь чепуху, о которой прочла в газетах? – Грегор направил ружьё Эмме в лоб. – Мне и раньше приходилось лишать детей жизни, даже не сомневайся!

Эмма отвела ружье в сторону.

– Слушай! – сказала она раздражённо.

– Ладно, – сказал Грегор и опустил ружье. – У тебя минута.

– Немного, но мы постараемся. Труде говорит, что ты сжигаешь подарки из-за пожара, случившегося тридцать лет назад.

– Да неужели? Ты и об этом слышала? А ты не промах!

– Знаешь, в нём не было твоей вины.

– О, нет, была… Я в этом виноват, да…

Тон Грегора смягчился.

– Этот пожар… если бы я только послушал Вибеке, но нет же… Они погибли в пожаре! Все они погибли из-за меня! Вибеке, Труде, даже малыш Турбьёрн… я виноват!

Каменное лицо Грегора исказилось, глаза стали влажными. Слеза сбежала по щеке и исчезла в бороде. Он всхлипывал, вздыхал и слегка качал головой.

– Каждую ночь перед Сочельником я зажигаю свечи и ложусь с надеждой больше не проснуться. С надеждой, что ещё раз случится то, что уже случилось. И когда я просыпаюсь в Сочельник и вижу, что свечи догорели и погасли сами… что судьба ко мне не так жестока, как к моей семье. Я прихожу в бешенство! Поэтому я сжигаю подарки в память о том, что случилось! Один Сочельник забрал всё, что у меня было. Поэтому теперь я жгу само Рождество! Пусть горит! Проклятое Рождество!

– Труде говорит, что мама хотела заменить свечи на ёлке на современные, электрические лампочки.

– Да, а я сказал ей «нет»! Что всё должно быть как у меня в детстве. Живые свечи на ёлке всегда были традицией в семье Твистов. Каким же я был болваном…

– Я знал! – воскликнул Малик.

Грегор перевёл на него пронизывающий взгляд.

– Я-я про традицию, – сказал, заикаясь, Малик. – Не про болвана…

– Не перебивай, – попросила Эмма. – Грегор, Труде говорит, что в тот день ты был на работе. Она, мама и Турбьёрн были дома, когда начался пожар.

– Ты всё это прочитала в интернете! Меня не проведёшь, девчонка!

– Она говорит, что у мамы несколько раз случались судороги или обмороки.

– Это так, – кивнул Грегор. – Она принимала лекарство, но… Вибеке ненавидела лекарства.

– В тот Сочельник приступ случился опять, – продолжала Эмма. – Она упала в обморок, когда украшала ёлку, и при падении уронила её, из-за чего загорелся ковёр и шторы. Труде и Турбьёрн пытались её спасти, но она была слишком тяжёлая. В результате они вдохнули слишком много дыма. Вскоре загорелся диван, но они не хотели сдаваться и оставлять свою маму, но тащить её было так тяжело… и так их тоже не стало. Они погибли.

Старый Грегор сидел безмолвно, а слёзы потоками струились по его щекам. Казалось, он больше не пытался их сдержать.

– Да, может, так оно и было, – сказал он и вздохнул. – Но что тут скажешь? Я виноват, потому что я хотел, чтобы горели обычные свечи! Никакого пожара не было бы, если я согласился их поменять.

– Но… – сказала Эмма. – Тебе станет легче, если они тебя простят? Они по-прежнему любят тебя и хотят, чтобы у тебя всё было хорошо. Они не хотят, чтобы ты злился или казнил себя до конца жизни.

Грегор покачал головой.

– Они мертвы и не могут меня простить, как и я себя.

– Труде говорит, что им хорошо там, где они сейчас, но они скучают по тебе… Турбьёрн часто приходит в Сочельник, чтобы утешить тебя, но у него не получается.

– Хватит, – всхлипнул Грегор. – Довольно… Я больше не хочу слушать твои бредни.

– Нет, думаю, теперь самое время вызвать полицию!

– Труде говорит, что они украдкой залезли в свои подарки, пока ты был на работе в тот день, и если я расскажу тебе, что бы они получили на то Рождество тридцать лет назад… тогда поверишь? В то, что она стоит сейчас здесь, в этой комнате и рассказывает мне всё это?

– Да… – сказал серьёзно Грегор. – Потому что угадать это невозможно.

Несколько секунд Эмма слушала и кивала, а затем продолжила.

– Турбьёрн должен был получить приставку «Супернинтендо» – такую, о которой он мечтал – с двумя играми: «Мир Супер-Марио» и «Ф-Зеро». Так?

Грегор выпрямился в кресле:

– Во даёт! Это, может быть, верно… Была какая-то штука с играми для телевизора, но названий я не помню… А что для Труде? Её подарок я точно помню!

– А ей – ожерелье с сердечком из золота. В сердечке была маленькая фотография с тобой и её мамой. На обороте ты написал, что этот подарок всегда будет напоминать, как сильно вы её любите.

– Н-не может быть! – сказал, заикаясь, Грегор