Зверь - Мола Кармен

— Так я тебе и поверила! Возвращайся в постель. И никогда не входи в мой кабинет без разрешения.

Улыбка исчезла с лица Аны Кастелар. Она проводила Лусию в спальню и подождала, пока та заберется в постель.

— Так что ты искала?

— Я просто хотела почитать… Мы ведь будем завтра учиться?

— Не знаю, найдется ли у меня время. Я очень занята. Найду кого-нибудь, кто сможет учить тебя гораздо лучше, чем я.

— Но мне нравится, когда меня учишь ты.

— Я ведь уже сказала, что очень занята.

— Ты на меня сердишься? Я что-то сделала не так?

— Конечно нет, дорогая. Мне просто кажется, что… что ты не доверяешь мне так, как доверяла Диего. Я понимаю, это не твоя вина. Я до сих пор чужая тебе, но надеюсь, что скоро все изменится, и обещаю: я помогу тебе найти сестру. Если вспомнишь хоть что-нибудь — любую мелочь, которая могла бы помочь делу, обязательно расскажи мне. К несчастью, времени у Клары осталось совсем немного.

— Я знаю! Клянусь, я рассказала все.

— Вот если бы я могла отыскать этого брата Браулио… Диего говорил, что он, скорее всего, что-то знает.

— После ночной резни я его не видела.

Лусия старалась вести себя как можно осторожнее. Ана Кастелар уже с трудом сдерживала гнев, и девочка надеялась, что успеет сбежать прежде, чем испытает на себе его силу. Оставшись одна, она дождалась, когда сердце перестанет так отчаянно биться, и достала из-под рубашки украденную бумагу — возможно, она поможет найти Клару… Но не смогла разобрать ни слова.

Она пыталась вспомнить уроки Аны и постепенно соединила написанные под эмблемой буквы в слово: «М-И-Р-А-Л-Ь-Б-А».

Что это значит? «Миральба» или «мирабла»? Может, это на чужом языке? Томас Агирре, конечно, завтра разберется — они договорились встретиться утром. Он велел ей прийти на площадь Святой Варвары, когда колокола пробьют десять.

72

____

— Когда я расскажу правду, ты возненавидишь меня, но я это заслужила. Я не безвинная жертва, на мне такая же вина, как и на остальных членах тайного общества.

Слова Гриси ошеломили Доносо. Правда оказалась ужаснее, чем он мог себе представить.

— Я познакомилась с Асенсио де лас Эрасом, когда играла в парижском театре. Он тогда был испанским консулом во Франции. Однажды он увидел меня на сцене, а потом прислал огромный букет и пригласил на ужин. С ним я посетила места, где прежде не бывала: лучшие рестораны, самые блистательные заведения Парижа. Мы стали любовниками. Именно Асенсио впервые отвел меня в опиумную курильню в квартале Марэ… Она была совсем не такой, как мадридская курильня на улице Крус, где все валяются на вонючих матрасах. Там было роскошно, китаец-управляющий подавал трубки, отделанные серебром. Будь проклят тот день, когда я впервые попробовала опиум! Асенсио показал мне не только курильню, он ввел меня в тайное общество…

Гриси умолкла. Было видно: она собиралась с духом, чтобы сказать наконец то, говорить о чем ей было труднее всего.

— В общество карбонариев? — подсказал Доносо.

— Да. Я сопровождала его на собрания, хотя они казались мне ужасно скучными. А потом до Парижа добралась холера. Прошел слух, что от нее есть верное средство, но знает о нем только узкий круг избранных. И Асенсио ввел меня в компанию чудовищ.

— Почему чудовищ?

Костлявые руки Гриси вынырнули из-под простыни и яростно вцепились в Доносо.

— Поверь, я не знала, что за ритуалы они проводят! Не знала…

— Успокойся, Гриси. Расскажи по порядку.

— Собрания проходили в одном из залов заброшенной тюрьмы Ла-Форс. Нас было двенадцать человек, но глубокие капюшоны скрывали наши лица, и, кроме Асенсио, я никого не знала. Возможно, там не всегда собирались одни и те же люди. Руководил ритуалом Великий магистр. Я не знаю, кто Великий магистр в Мадриде, тот же человек или другой. Они привели в зал голую девочку и привязали к кресту. У нее как раз начались первые месячные, и они собрали немного крови в потир, смешали с каким-то зельем… Асенсио называл это кровавым напитком. Он верил, что это средство защищает от холеры. Потом девочку принесли в жертву…

Гриси душили рыдания, и несколько секунд она не могла произнести ни слова. Доносо не торопил ее.

— Эти люди разорвали ее на куски, чтобы избавиться от нечистого тела, — наконец заговорила она снова. — Когда я поняла, что происходит, то онемела от ужаса. С тех пор я больше ни разу не была ни на собраниях, ни в театре. Я не могла думать ни о чем, кроме того кошмара, который увидела. Единственным местом, где мне удавалось забыться, стала опиумная курильня. Я потеряла интерес ко всему, даже к собственной дочери, которая целые дни проводила в одиночестве. Иногда я подолгу не возвращалась в нашу мансарду, и ее кормила сердобольная консьержка, валенсийка, с детства жившая в Париже. Однажды Асенсио нашел меня в курильне и заявил, что, вступив в общество, я уже не могу из него выйти. Но я не хотела возвращаться. И тогда исчезла моя дочь…

— Он похитил ее, чтобы купить твое молчание?

— Ее принесли в жертву на одном из ритуалов. Когда нашли ее растерзанное тело, я окончательно пошла ко дну, лишилась рассудка, меня спасал только опиум. Я потеряла работу в театре, мне пришлось торговать собой. Из курильни в Марэ я постепенно перебралась в другие, для бедняков, — на Монмартре, на площади Пигаль… Но однажды я решила побороть зависимость и поехала в Мадрид, готовая бросить опиум, вернуться в театр, жить дальше, пусть и с мучительными воспоминаниями.

Она снова зарыдала. Доносо предложил ей передохнуть и завершить рассказ на следующий день, но Гриси хотела покончить с этим сейчас.

— Я пошла к Хуану Гримальди, директору Театро-дель-Принсипе. Мы были знакомы много лет, я знала, что ему нравится моя игра. Я уговорила его дать мне главную роль в ближайшей премьере, начала репетировать… Но потом мне попалась на глаза статья о зверски убитой девочке. Я сразу поняла, что это продолжение кошмара, с которым я столкнулась в Париже. Я узнала — это было не трудно, — что под псевдонимом Дерзкий Кот пишет Диего Руис, отыскала адрес и пошла к нему. На следующий день после репетиции меня подкараулил Асенсио де лас Эрас. Он стал меня запугивать, заставил сесть к нему в карету. В ту ночь я попала в курильню на улице Крус, и месяцы воздержания пошли прахом. Я снова превратилась в заложницу опиума и этого человека…

— Почему ты ничего мне не сказала? Я мог бы тебе помочь.

— Когда я пошла к Диего, клянусь, я хотела сделать доброе дело! Хотела быть полезной, надеялась, что парижский кошмар не повторится в Мадриде. Но когда в следующей статье Диего упомянул девочку, которую нашли на берегу Сены с оторванной головой, Асенсио понял, что я обо всем ему рассказала. Он пригрозил убить меня, если я продолжу распускать язык.

— Этот человек был твоим любовником, наверное, так он пытался защитить тебя. Ты захотела вернуться к нему? Поэтому не рассказала мне правду?

— Нет, я просто боялась!

— Зато я рассказал о нем одному монаху, и вскоре Асенсио погиб. Ты ушла от меня, потому что он перестал быть для тебя угрозой?

— Нет!

— Тогда почему?

— За мной пришли какие-то люди и насильно привезли меня сюда. И снова подсадили на опиум — каждый день приходит врач и делает мне укол.

— Ты обманула меня, Гриси, — с горечью проговорил Доносо. — Заставила поверить, что Асенсио был всего лишь твоим поклонником, а он, оказывается, был убийцей. Я передал твои слова Диего, и Диего погиб. Скорее всего, по твоей вине.

— Я мечтаю только о том, чтобы мне хватило сил покончить с собой. Нужно было сделать это еще тогда, когда умерла моя девочка.

— А я-то хотел предложить тебе новую жизнь где-нибудь далеко от Мадрида. Вдвоем. Каким же я был идиотом…

— Конечно, мне нужно было пойти в полицию и все рассказать. Но я боюсь карбонариев. Они везде, Доносо! Однажды ночью я шла за Асенсио до особняка Миральба. Уверена, они совершают свои жуткие обряды именно там. Ты даже представить себе не можешь, какие люди съехались в особняк в тот вечер. Очень влиятельные! Я боюсь, Доносо. Просто боюсь.