Зверь - Мола Кармен

Ей отвели огромную комнату, намного больше их жилища в Пеньюэласе. Пожалуй, размером с квартиру Диего Руиса, а ведь та казалась Лусии почти роскошной. В кровати можно было потеряться. В первый день Лусия спала в другой комнате, гостевой, пока, как объяснила Ана, для нее готовили эту. На следующее утро в ее распоряжении оказались не только комната, но и целый шкаф одежды. Лусия, забыв обо всем на свете, бросилась ощупывать шелк, вышивку, кружева, перебирать тонкие блузки… Но теперь она смотрела на это богатство с презрением, даже со злостью: Ане Кастелар больше не удастся ее обмануть. Ни ей, ни ее мужу.

— Наконец-то явилась.

Силуэт герцогини возник в дверном проеме. Свет, падавший из коридора, окружал ее голову нимбом, как на изображениях Богоматери.

— Простите, что ушла посреди праздника. Но эти дамы…

Ана медленно приблизилась к кровати, и Лусия почувствовала, как по телу побежали мурашки.

— Я знаю, они невыносимы и обращались с тобой, как с ярмарочным уродцем. К тому же они начали говорить гадости о прачках, и ты вспомнила маму. Мне рассказали о том, что произошло.

— Да.

— Но эти дамы пришли, чтобы сделать пожертвования для таких семей, как твоя, для больных женщин, неспособных содержать своих детей. Видишь ли, не всегда можно делать то, что хочется, часто приходится терпеть и глотать обиды похуже этой.

— Да, я очень виновата.

Ана впервые улыбнулась, и Лусия почувствовала себя спокойнее.

— Хотя в целом я с тобой согласна: эти сеньоры — настоящие какаду.

Убеждая Агирре в том, что ей лучше вернуться в особняк, сделать вид, что ничего не произошло, и тайком продолжить расследование, Лусия не могла предвидеть, что будет чувствовать к Ане почти физическое отвращение. Любая ее ласка стала для нее подобна прикосновению змеи. Оставалось надеяться, что она сумеет это скрыть.

Герцогиня рассказывала о дамах, которые побывали на обеде, о том, сколько каждая из них пожертвовала и на что пойдут эти деньги, а Лусия мечтала о том, как убьет ее. Одного человека она уже убила, Марсиаля Гарригеса, и это оказалось совсем не трудно — ее даже угрызения совести не мучили. А то, что она узнала о герцогине Альтольяно, и подавно их исключало. Но она взяла себя в руки, понимая, что должна избегать таких мыслей, притворяться, вызывать доверие.

— Ты не рассказывала, как забралась в квартиру священника. В ту, где украла перстень.

Лусию охватила тревога: Ана Кастелар впервые проявила интерес к этим событиям ее прошлого. Паучиха начала плести сети.

— Там не было ничего ценного. Много книг… Конечно, теперь, когда ты учишь меня читать, я понимаю, что книги тоже имеют ценность, но тогда я этого не знала. Перстень золотой… но лучше бы я его не брала.

— Во всем, что случилось, виновата холера и царящее в этой стране бескультурье, а не какое-то кольцо, — попыталась не показывать своего интереса герцогиня.

— Не знаю. Мама говорила, что некоторые вещи приносят несчастье, и была права. Перстень принес мне много бед.

— А что еще ты взяла в том доме?

— Несколько подсвечников и столовые приборы. Я думала, они серебряные, но мне почти ничего не дали за них, всего пятнадцать реалов. Недалеко от улицы Анча-де-Сан-Бернардо я продала их старьевщику по кличке Калека. Лавка состоит из двух частей: в передней всякий хлам и железяки, все свалено как попало, а в задней порядка побольше, там он скупает краденое.

— Хорошо, что тебе больше не придется ничего ему продавать. Я позабочусь, чтобы ты всегда жила в достатке.

Наступил момент, которого Лусия так боялась: Ана потянулась к ней ласковым, материнским движением, от которого тело девочки покрылось мурашками. Но ей удалось справиться с собой и даже улыбнуться.

— А больше ты ничего там не брала?

Герцогине было все труднее скрывать мучительное беспокойство.

— Больше ничего. Я поискала бы еще, но появился верзила, и пришлось убегать.

— Ни одной книжки?

— Зачем они мне? Я искала деньги. Или драгоценности. То, что легко продать.

— Если еще что-нибудь вспомнишь, расскажи. Как знать, вдруг это поможет найти Клару. А сейчас спи — ты, наверное, очень устала.

Вернувшись в спальню, Ана увидела, что герцог ее ждет.

— Только что принесли.

Он протянул ей конверт с отклеенной сургучной печатью. Но она взяла его не сразу.

— Кто?

— Лакей секретаря, как обычно.

Ана с мрачным видом кивнула, взяла наконец конверт и открыла его. Внутри лежало уведомление об очередном ритуале.

— Это будет завтра, — произнес герцог, не скрывая, что прочитал письмо. — Тебе нужно отдохнуть.

Ана кивнула, глядя на себя в зеркало, и начала снимать драгоценности. На Мадрид опустилась ночь, темная как деготь. Птичьи клетки были накрыты, в саду стояла тишина. Птицы спали.

— Она мне лжет, — вдруг произнесла Ана. — Не хочет говорить про список.

Бенито предпочел не отвечать. Он наслаждался минутной растерянностью жены, ее страхом перед тем, что воздвигнутое ею сооружение может рухнуть.

70

____

Напротив монастыря Святой Варвары, по другую сторону одноименной площади, возвышалась старая солильня, построенная по проекту Вентуры Родригеса. Изначально здание предназначалось для забоя свиней, но снаружи выглядело очень нарядно. В последнее время здесь размещалась тюрьма, знаменитая Саладеро, нагонявшая страх на разбойников, убийц и воров. Сейчас, когда жизнь в Мадриде вращалась вокруг холеры, здание снова переделали, превратив на этот раз в холерную больницу, а заключенных перевели в другие тюрьмы.

— Ее называют больницей, но единственная задача персонала — держать больных в изоляции, пока не умрут.

Доктор Альбан скрепя сердце согласился сопровождать Доносо в Саладеро. Бывший полицейский пришел в Городскую больницу, когда Альбан уже заканчивал смену и был еле жив от усталости, как, впрочем, и в любой другой день эпидемии. Доносо решил, что ему все-таки следует сходить в больницу и убедиться, что он потерял Гриси именно из-за холеры. Они с доктором не были знакомы, но едва Доносо произнес имя Диего, как равнодушие Альбана сменилось готовностью помочь: репортер умел пробуждать в людях дружеские чувства, которые не исчезали даже после его смерти.

Предупрежденный Морентином, директор Саладеро разрешил им войти. Альбан смотрел по сторонам, ужасаясь условиям, в которых работали его коллеги и страдали больные. В помещениях, где прежде забивали животных, теперь пытались лечить людей. Полутемные коридоры между клетушками, заставленные койками с живыми и мертвыми пациентами, не проветривались. Это лишало больных последней надежды на спасение.

— Предупреждаю: за все, что с вами может случиться, несете ответственность вы сами. Разгуливать здесь даже не безрассудно, а просто глупо. Не знаю, что именно вы ищете, но уверяю вас: шансов заразиться холерой тут гораздо больше, чем где-то еще.

Эти слова директора звучали в голове Доносо, пока он вслед за Альбаном шел по больнице, больше похожей на морг. Числу умерших давно потеряли счет, и, когда Доносо с Альбаном проходили по залу, где больные, сидя на ржавых стульях, плакали от боли или, бледные как смерть, давились рвотой, Доносо показалось, что он слышит предсмертные хрипы не отдельных людей, а целого города. Мадрид утопал в сточной канаве — его будто засасывало в черный колодец, где погибнет все живое. Останутся только пустые дома, но когда-нибудь разрушатся и они, и никто уже не вспомнит, кто в них жил, борясь за существование и пытаясь обрести счастье на этом клочке про́клятой земли.

— Женщины лежат на втором этаже.

Стражник показал им дорогу. Этот зал выглядел немногим лучше, чем остальные больничные помещения. Здесь рядами стояли двадцать коек. За столиком у дверей сидела пожилая монахиня с густыми бровями.

— Куда вы? Сюда нельзя.

— Я врач.

— Этим женщинам врачи не нужны. Им больше пригодился бы священник.

— Мы ищем одну женщину, Гриси.