Зверь - Мола Кармен

— Это не христианское имя.

— Милагрос Пенья Руис.

— Она там, в последнем ряду, но советую быть осторожнее и ни к чему не прикасаться, если не хотите выглядеть так же, как эти бедные грешницы.

Доносо прошел между кроватями, как шел бы между надгробными плитами, искоса бросая взгляд то в одну, то в другую сторону, пока не добрался до нужного ряда. В одной из умиравших он с трудом узнал Гриси. Доктор Альбан осмотрел ее, пощупал пульс, проверил зрачки, прослушал легкие…

— Я думаю, у нее нет холеры.

— А что же с ней?

— Вы не знаете, не употребляла ли она какие-нибудь вещества? Доводилось ли вам слышать что-нибудь об опиуме?

Доносо рассказал врачу о пристрастии актрисы к опиуму, но заверил его, что до поступления в больницу она несколько дней ничего не принимала. Неужели кто-то продолжал снабжать ее этой дрянью?

— Это сможет сказать только она сама, если мы сумеем привести ее в чувство.

— При помощи териака?

На такое предположение врач ответил улыбкой. Териак был старинным средством, которое готовили из растений, минералов и даже змеиного мяса; еще древние греки применяли его как универсальное противоядие. В народе он считался чем-то вроде магического зелья.

— Боюсь, что териак — средство совершенно бесполезное. Кроме того, его делают как раз на основе опиума. Лучше сделать ей промывание желудка винным уксусом, а потом дать что-нибудь стимулирующее. Я поговорю с монахиней…

Оставшись наедине с Гриси, Доносо забыл совет ничего не трогать, он вытер пот с ее лица и заговорил с ней ласковым шепотом, хотя она и не могла ему ответить.

— Я постараюсь вытащить тебя отсюда. И увезу как можно дальше, где никто не сможет причинить тебе вреда.

Через несколько минут Альбан вернулся с монахиней и целым подносом склянок.

— Доносо, прошу, выйдите в коридор. Мы будем проводить неприятные манипуляции…

— Я хотел бы остаться.

— Вы будете только мешать. Уходите!

Доносо вышел в коридор, а Альбан влил в горло Гриси винный уксус, чтобы вызвать обильную рвоту. Дождавшись, пока ее желудок полностью очистится, он с помощью монахини приготовил настой из вина и листьев коки — южноамериканского растения, которое использовали в медицинских целях. Считалось, что смесь алкоголя и листьев коки вызывает мощный прилив сил. Через несколько минут монахиня вышла к Доносо:

— Можете войти. Но не утомляйте ее, она очень слаба.

Разница между Гриси, которую Доносо недавно оставил, и той, которую видел сейчас, была невелика: взмокшая от пота и обессиленная, она едва реагировала на обращенные к ней слова и больше походила на мертвеца, чем на живого человека. Доносо ждал объяснений Альбана.

— Я сделал все, что мог. Теперь нужно ждать: она либо придет в себя, либо навсегда останется в таком плачевном состоянии. Если верите в бога, молитесь. Если нет, запаситесь терпением. Уже поздно, завтра в шесть утра я должен быть в своей больнице.

— Я могу остаться?

— Да, я уже договорился с сестрой Адорасьон.

Ночь в Саладеро тянулась долго. У Доносо болело все тело, его пугали стоны не находивших себе места соседок Гриси. К его удивлению, сестра Адорасьон оказалась гораздо дружелюбнее, чем показалась ему сначала: она принесла ему свежей воды, хлеба и сыра и даже присела рядом, чтобы немного поговорить.

— Она правда актриса?

— Одна из лучших, и скоро должна была участвовать в премьере Театро-дель-Принсипе. Она и в Париже играла.

— Это ваша жена?

Доносо достал из кармана кольцо с фальшивым камнем, купленное в таверне на улице Пресиадос.

— Я как раз собирался сделать ей предложение.

— Как знать, может, вам повезет и вы еще его сделаете. Мне она кажется славной женщиной, хоть и видно, что ей немало пришлось пережить. Больница еще больше ей навредила: каждый день приходил какой-то врач и делал ей уколы. Если бы я знала, что это ей во вред, а не для пользы…

— Что за врач? Кто он?

— Не знаю. Врачи здесь появляются и исчезают так же быстро, как пациенты. Но вы не волнуйтесь, я его к ней больше не подпущу.

…Ночь близилась к концу, а надежды Доносо таяли как дым. Все тело у него затекло, он устал, и в какой-то момент его охватил страх: что, если и он заразился холерой? Но как он может бросить Гриси одну? Истощенная, измученная актриса — все, что осталось у него в жизни, единственное, за что имело смысл бороться.

Он уже почти уснул, когда его разбудил знакомый голос.

— Прости.

Гриси наконец открыла глаза. Казалось, она смотрит на него откуда-то из недосягаемой дали.

— Гриси, как ты себя чувствуешь?

— Я подвергла тебя опасности, я тебя обманула. Из-за меня Диего стал слишком глубоко копать.

— Копать? О чем ты?

— О делах карбонариев.

Она закрыла глаза — не то от сонливости, не то от стыда. Доносо снова охватил ужас: Гриси как-то использовала его в интересах карбонариев? Вот так запросто, парой сказанных шепотом слов она уничтожила все их мечты о будущем?

— Проснись, Гриси! Объясни, что все это значит!

Она открыла глаза и взглянула на него, словно моля о прощении:

— Ты меня возненавидишь.

71

____

Днем особняк герцога и герцогини Альтольяно был полон света, который проникал сквозь большие окна. В коридорах, где солнечного света не было, тени разгоняли масляные лампы. Но по ночам, даже в полнолуние темнота в доме была почти такой же, как та, которой боялась Клара в Пеньюэласе. Тогда Лусия отвлекала сестру всякими выдумками, а их измученная мать, целый день работавшая в прачечной, умоляла дочерей замолчать и позволить ей наконец уснуть.

Вооружившись тяжелым подсвечником, Лусия отправилась на поиски какой-нибудь подсказки. Зажечь свечу сразу она не решилась и собиралась сделать это уже в кабинете Аны Кастелар, поэтому двигалась на ощупь, обмирая от страха, что налетит на что-нибудь и разбудит хозяев.

Библиотека находилась на первом этаже — огромное помещение, высокие книжные шкафы из темного дерева тянулись вдоль стен. Здесь хранились сотни книг в кожаных переплетах, а на единственной свободной стене висели географические карты в рамах. Двери по обе стороны библиотеки вели в кабинеты хозяев: правый принадлежал герцогу, левый — герцогине. Лусия никогда в них не заходила, только мельком заглядывала. Именно в кабинете ее «благодетельница» проводила больше всего времени.

Мебель в обеих комнатах была одинаковой, но оформлены они были по-разному: в кабинете герцога — портреты предков, в кабинете герцогини — идиллические сельские пейзажи, у него на столе — фолианты со сводами законов, у нее — газеты и любовные романы.

Некоторые из этих газет Лусия помнила: «Эко дель комерсио» со статьями Диего Руиса. Там же лежал «Обсервадор» с портретом Лусии, который колченогий инвалид когда-то нарисовал в публичном доме Львицы. Однако то, что она искала, вряд ли лежало на самом виду.

При скудном свете свечи Лусия открывала ящики, пролистывала книги, заглядывала под стопки документов. Наконец она наткнулась на что-то интересное: незаметный запертый ящик в тумбе у стены, позади письменного стола. Воспользовавшись ножом для бумаги с герцогским гербом на рукоятке, Лусия быстро вскрыла замок. Тихие щелчки звучали в ночной тишине как грохот канонады. Ящик оказался заполнен бумагами, и на самой верхней Лусия увидела два скрещенных молота…

Она обернулась к двери. Шаги в коридоре, или ей показалось? Сердце отчаянно колотилось в груди, листва в саду шумела на ветру, но птицы спокойно спали в клетках, накрытых платками. Шагов уже не было слышно, но Лусия была уверена, что кто-то приближается. Она едва успела спрятать листок под рубашку и подбежать к книжному шкафу, когда негромко скрипнула дверь. В кабинет вошла Ана Кастелар.

— Что ты здесь делаешь? — спросила она.

— Не могла уснуть, решила что-нибудь почитать…

Герцогиня молча смотрела на нее, затем подошла мягкой кошачьей походкой. Она улыбалась, но Лусии показалось, что она с трудом сдерживает гнев.