Зверь - Мола Кармен

В крохотных камерах размером четыре на пять шагов находилось от одного до четырех человек, в зависимости от того, кто сколько мог заплатить тюремщику. Все продавалось и покупалось, включая выход за ворота для тех, кто не собирался бежать. Некоторые заключенные уходили утром и возвращались в тюрьму только ночевать.

Лусия сразу по достоинству оценила этот кипящий котел насилия, деградации и пренебрежения к человеческому достоинству. Она постоянно чувствовала на себе чьи-то взгляды — животные или просто отупевшие. Надзиратель втолкнул девочку в камеру и запер за ней дверь без каких-либо объяснений или соблюдения формальных процедур. В камере были лишь койка с засаленным матрасом и вмурованный в стену железный ошейник. Ей хотелось сесть на койку, но она не стала этого делать: это простое действие означало бы, что она опустила руки, признала свое поражение. Она предпочла метаться по конуре, длина которой составляла два ее шага. Как же отсюда выбраться? Окон в камере не было, денег на подкуп стражи — тоже.

Все кончено. Ана Кастелар выложила карты на стол: «Сегодня ночью у меня свидание с Кларой». Эта фраза могла означать только одно: пришел черед ее сестры. Ритуал совершится сегодня ночью, и Лусия ничего не сможет сделать, чтобы спасти Клару.

В тишине заточения у нее в ушах звучал ангельский голосок Клары. «Не оставляй меня одну, — повторяла она. — Не оставляй меня одну». Лусия вытерла слезы тыльной стороной ладони. Она обещала себе не плакать, пока не найдет сестру, но сейчас, поняв, что проиграла, больше не сдерживалась. Снаружи все отчетливее слышалось размеренное постукивание: тук-тук. Кто-то медленно приближался к двери, стуча палкой по полу. Странный звук показался Лусии знакомым. Через щель в двери на нее уставились чьи-то глаза. Затем дверь распахнулась. За ней стоял Маурисио, инвалид из публичного дома, как всегда чудом балансирующий на хлипких костылях. Лусия не понимала, что он здесь делает и почему надзиратель, который привел ее в камеру, стоит рядом с ним.

— Тебя сцапали…

— По твоей вине, — оборвала его Лусия.

Маурисио несколько секунд смотрел на нее. Острый кончик его языка высунулся изо рта, и с него сорвалась капля слюны. Он достал из кармана купюру, насупился и, отдавая деньги надзирателю, зарычал:

— Отведи ее к остальным.

После этого калека развернулся и заковылял прочь. Лусия ничего не понимала, но вошла вслед за надзирателем в большой зал, где в пять рядов было расставлено примерно тридцать коек. Почти на всех спали или просто лежали арестантки. Одни с любопытством глазели на нее, другие продолжали заниматься своими делами. Надзиратель указал Лусии на свободную койку. Она сразу получила дневную порцию еды: фунт хлеба. Какая-то тощая женщина объяснила, что до завтрашнего утра больше ничего не принесут. Теперь только от самой девочки зависело, сумеет ли она добыть себе что-нибудь еще.

— Тебя уже поприветствовали? — спросила ее беззубая старуха.

— Она совсем девочка, — отозвалась со своей койки другая, пытавшаяся отгрызть ноготь на ноге, согнутой под немыслимым углом.

— Но с бабьими формами. Такие им особенно по вкусу.

Лусия поняла, о чем речь, но у нее не было времени на разговоры с этими женщинами. Ей нужно было как можно быстрее найти Маурисио. Она вышла из зала и сразу поняла, что передвигаться по тюрьме довольно просто. Двери в камеры были открыты, и, когда она проходила мимо, некоторые заключенные делали похабные жесты. Но она не обращала на них внимания. Колченогого Лусия обнаружила во дворе, где он болтал с двумя арестантами. Девочка направилась прямо к нему:

— Значит, для тебя приберегают новеньких, чтобы ты их опробовал? Неужели ты такая мразь?

Оба арестанта хохотнули:

— Тебя-то он от этого избавил, так что не жалуйся.

— Львица рассказала, что это ты продал мой портрет гвардейцам.

Маурисио прогнал своих собеседников и ответил:

— Я не продавал его гвардейцам, это сделал журналист, который купил у меня портрет за шесть реалов. Я крепко об этом пожалел, потому что Львица запретила мне даже приближаться к ней. А теперь бедняжка умерла от холеры. Хорошая была женщина. Дельфина даже слушать меня не стала и наверняка позволила гвардейцам развлечься с девочками бесплатно, чтобы они меня арестовали.

— Ты должен мне помочь. Мне необходимо сбежать.

— Для этого нужны деньги. У меня их нет.

— Есть, ты дал деньги надзирателю.

— Это были последние. Но такой симпатяге, как ты, здесь ничего не стоит подработать — займись тем же, что ты делала у Львицы.

— У меня нет времени. Мою сестру собираются убить, а если я останусь здесь, то не смогу им помешать.

— За десять реалов тюремщики откроют тебе ворота.

— У меня нет десяти реалов.

— При местных расценках много времени это не займет. Если хочешь, найду тебе клиентов. Заплатишь за каждого по реалу, остальное тебе.

— Гнусный мерзавец! — Лусия с силой наступила каблуком на единственную ногу Маурисио, и он вскрикнул от боли.

— Хромым нельзя наступать на ноги! Пошла вон, тварь! Больше не стану тебе помогать!

Лусия отошла, стараясь не смотреть на других заключенных, прислонилась к стене и медленно сползла на пол. Над ней склонился какой-то заморыш с острым кадыком. Схватив Лусию за подбородок, он стал разглядывать ее.

— Ты мне нравишься.

— Убери руки.

— Очень нравишься.

Он начал шарить по ее телу руками, но его тут же сбил с ног удар костылем по голове. Заморыш обернулся, чтобы взглянуть на своего обидчика, уже занесшего костыль для нового удара. Это был Маурисио.

— А ну проваливай отсюда!

Арестант отошел, грязно ругаясь. Лусия напустила на себя суровый вид:

— Я тебя не об этом просила. От таких скотов я и сама могу отбиться.

— Заткнись.

— Не смей мне указывать!

— Есть другой способ выбраться отсюда.

75

____

Стоя в конвойной повозке с кандалами на запястьях и без ножа, под неусыпным наблюдением двух королевских стражников, Агирре не видел ни единой возможности сбежать. Впрочем, ему удавалось выкручиваться и из более неприятных ситуаций. Как-то раз он ждал, пока расстрельная команда прикончит двух пленных, оказавшихся в очереди перед ним, и даже тогда ему удалось спастись. Конечно, не самостоятельно, а благодаря появлению отряда карлистов, сумевших отбить его у противника. Но сейчас рассчитывать на помощь соратников не приходилось.

Телега подъехала к понтонному мосту Сан-Исидро — этот путь солдаты выбрали, чтобы не выезжать из города через ворота, где всегда толпилось много народу. Внизу текла мелководная река Мансанарес. Трудно будет выжить, кинувшись в нее с такой высоты, но если он сейчас не прыгнет, то лишится последнего шанса. Он закрыл глаза, прикидываясь покорным, смирившимся с судьбой. Когда телега замедлила ход перед въездом на узкий мост, он изо всех сил ударил ногой одного гвардейца, отшвырнул локтем другого и прыгнул. Упав боком в воду и слыша свист пуль, он спрашивал себя, жив ли еще и как это ему удалось не разбиться насмерть.

Он плыл к заболоченному берегу — в основном под водой, что было не так-то просто со скованными руками. Солдаты спрыгнули с телеги; один стрелял с парапета, двое других спускались с откоса, чтобы занять более удобную позицию. Агирре бежал под выстрелами, молясь, чтобы кусты и неопытность стрелков спасли его от смерти. Вдруг он почувствовал резкую боль в боку — но еще не знал, новая ли это рана или же отголоски ножевого удара, полученного в Соборе Святого Франциска Великого.

Наконец он добрался до места, где работали прачки. В мгновение ока они организовали спасательную операцию: растянув простыни, загородили его от глаз преследователей. Если бы он только мог поблагодарить каждую за столь своевременную помощь! Но времени не было. Боль пронзала его как нож, сутана пропиталась кровью. Теперь он уже не сомневался: в боку засела пуля, он теряет кровь. Ему срочно требовалась помощь, и оказать ее мог только один человек.