Призрак Сомерсет-Парка - Б. Р. Майерс

– Идемте. Я и без того вас надолго задержал. – И направился к черному ходу.

В душе и на уме у меня все перепуталось. Ощущение надежности, что от него исходило, казалось таким неподдельным, но я понимала – это только мимолетная видимость.

Я вновь услышала голос maman:

Одно лишь сулит любовь – разбитое сердце.

Глава 48

Позже я проснулась на удивление отдохнувшей и воодушевленной. Сеанс должен был состояться через два дня, и пусть я так и не решила, на кого же указать, отчаиваться не стала. Хотя миссис Донован не сможет присутствовать лично, из нее можно сотворить превосходного козла отпущения. Я помнила, как она, рыдая, призналась, будто спасла ребенка.

Но чей это был ребенок? Я прогнала воспоминания прочь. Знать всю правду – не обязательное условие успешного проведения сеанса.

Зевая, я начала готовиться к выходу. Одевшись, уселась перед трюмо, чтобы уложить волосы. Ящик казался до нелепости пустым всего лишь с одной коробкой шпилек, немногими одежками и моими починенными перчатками. Я погладила искусную строчку миссис Донован. Рана у нее на голове была такой странной формы… Что за орудие могло оставить подобную отметину?

И тут меня вдруг осенило. Я снова воззрилась на ящик. А ведь он достаточно большой, раз здесь помещалась завернутая в нижние юбки диадема. А ящик в трюмо Одры был столь неглубок, что плоская красная коробочка в него едва входила. В остальном эти два предмета мебели казались совершенно одинаковыми.

Я вспомнила рисунок с изображением моей матери в Париже – ту самую картину, которую я нашла в секретном отделении ее шкатулки с драгоценностями. Правда оглушила, словно фараон вышиб из меня дух. Я перевела взгляд на ключ, который прошлой ночью оставила на подоконнике. Стоит нанести еще один визит в комнату Одры.

Я осмелилась пройти по коридору, спрятав ключ у себя в рукаве. Никого не было видно. Подойдя к двери, я выудила ключ и сунула его в замок плавным движением, будто скользила в танце. Ручка легко, без сопротивления, повернулась, я шагнула в комнату Одры и заперла за собой быстрее, чем Джозеф слопал бы булочку целиком.

Я направилась прямиком к трюмо и выдвинула верхний ящик до конца. Я знала: слишком мелок он не без причины. Кончиками пальцев я вела по внутренним стенкам, пока не нащупала выпуклость на задней стороне. Я потянула за нее, и дно приподнялось, открывая доступ к отделению внизу.

– Так-то! – победно прошептала я.

В тайнике не было ничего, кроме маленькой книжицы в кожаном переплете. Сердце бешено забилось. Как и в случае со школьной медалью мистера Хартфорда, никто не станет прятать не имеющий никакого значения предмет – даже если он представляет ценность лишь для хозяина. Я прочла первые строки, и во мне затеплилась надежда.

Дружочек,

с тяжелым сердцем я обращаюсь к этим страницам. Этот дневник – последний подарок матери, и я изолью на каждый лист все свои сокровенные желания, ведь она хотела, чтобы я жила полной жизнью, которой не было у нее.

Я задрожала всем телом. В тайнике оказались не бумаги, подтверждающие притязания Уильяма на Сомерсет, как он того желал.

Это был дневник. Дневник Одры.

Хотя давно перевалило за полдень, в комнате было слишком темно, чтобы читать тайные дневники и послания, в них спрятанные, так что я взяла все канделябры и устроилась в одном из кресел. Подняла взгляд на большой портрет матери Одры. Собачка с сочувствием смотрела на меня.

– Ты ведь все время знала, верно? – прошептала я ей.

На следующей странице тем же изящным почерком описывался новый день. Окунувшись в дневник, я оказалась среди образов и звуков имения, не погруженного в скорбь, а полного смеха Одры и ее жизнерадостности. Даже когда будущее Сомерсет-Парка было туманным, Одра представала на этих страницах, преисполненная девичьего восторга.

Прежде мое мнение о ней зиждилось на рассказах тех, кто ее знал. Но читая дневник, я сумела лучше понять ее характер, возможно, познакомиться с подлинной Одрой. Казалось, будто у нас есть общий секрет. Замогильная близость.

Я прочла множество записей; в основном в них говорилось о повседневной жизни Сомерсета, о растущем любопытстве Одры к Уильяму, о том, как она стала задумываться, отчего ее отец обращается с Уильямом как-то иначе. Я припомнила слова бабули Лил, которая упоминала, будто кузнец умер по дороге в Сомерсет. Неужели отец Одры в этом виноват? По спине пробежал холодок.

Также было ясно, что поначалу Одра писала лишь эпизодически. На нескольких страницах я успела прочесть записи за пару лет. Когда я наконец дошла до заметки с датой чуть больше года назад, сердце мое заколотилось. И я оказалась не готова узнать такое. Даже если бы эту комнату охватило пламя и сюда ворвалась миссис Донован, я бы не подняла взгляда от дневника. Я с жадностью перелистывала страницы, останавливаясь лишь для того, чтобы менять свечи, сгоравшие одна за другой.

Меня охватило чувство непонятной печали. Прежде я думала, будто Одра, по сравнению со мной, избалованная девчонка, которая живет в роскоши, – но ее дневник доказал мне, что я ошибалась. При всем своем богатстве Одра была себе вовсе не хозяйка, еще меньше, чем я, и она была столь же уязвима перед жестокостью мужского мира.

Жаль, что мне не довелось с ней познакомиться. Громыхнул гром, эхом отдаваясь в оконном стекле, и я отвлеклась от грустных мыслей.

И снова вернулась к дневнику. Последнюю запись она сделала в ночь накануне венчания. Книга так сильно дрожала у меня в руках, что я едва ее не уронила. Наконец-то! Я выясню, что же случилось с Одрой на самом деле.

Леди Одра Линвуд

Запись в дневнике

Сомерсет-Парк,

4 мая 1852 года

Дружочек,

это последняя и самая нелегкая запись, которую я делаю перед отъездом из Сомерсета.

Уильям только что покинул мою комнату, а я вся дрожу и совершенно раздавлена. Все не так, как я думала. Он принес мне чай от миссис Донован. И хоть моя дверь была заперта, он отпер ее ключом и вошел, застав меня полураздетой. Я схватила халат и закричала на него, пытаясь прогнать.

Он не обратил внимания на мои мольбы и поставил поднос, а сам со всеми удобствами устроился в кресле. От него несло вином. Уильям вручил мне конверт и сообщил: чтобы спасти поместье, мне больше нет нужды выходить за мистера Пембертона. Он сказал, именно этим занимался мой отец