Призрак Сомерсет-Парка - Б. Р. Майерс

напомнить, что вообще-то прибежала сюда из особняка в одном платье, но мистер Пембертон набросил свой плащ мне на плечи. Я молча с этим смирилась.

Небо озарили первые лучи рассвета. Я просунула руки в рукава плаща и застегнула его до подбородка. Спрятав нос под воротник, я втянула запах мыла и свежего воздуха.

Джозеф коснулся козырька кепки.

– Приходите, коли захочется повидать Эсмеральду, мисс.

Мы с мистером Пембертоном молча шли по лесной тропинке, но тишина не была неуютной. Птицы пели нам серенады, а мы шагали в ногу. Всякий раз, как наши руки почти соприкасались, я это остро чувствовала. Загадочный мистер Пембертон с каждым днем раскрывался все больше. И чем больше я узнавала, тем больше он мне нравился. Оставалось выяснить один безотлагательный вопрос. Придется говорить очень деликатно и некоторым образом туманно.

Выйдя из-под сени деревьев, мы увидели, как солнце поднимается выше, и остановились полюбоваться открывающимся видом. Стоило лучам тронуть покрытую инеем поляну, вся земля заискрилась, точно усыпанная драгоценностями. Я почти представила, каково это – быть королевой или, по меньшей мере, влиятельной персоной. В свете утра Сомерсет-Парк был великолепен.

Словно прочитав мои мысли, мистер Пембертон сказал:

– Жаль, что вы не ездите верхом. Это и впрямь лучший способ полюбоваться местностью.

– Но с чего вы взяли, что я не езжу верхом?

Я думала, что в ответ он посмеется. А он уставился на дорогу, что вела к деревне, и произнес:

– С нетерпением жду дня, когда смогу уехать отсюда по этой дороге навсегда.

– Уехать вы можете когда угодно.

Хозяин Сомерсета покачал головой.

– Хоть смерть и уничтожила наше с Одрой будущее, но она не в силах стереть моих перед ней обязательств.

Незримая тяжесть будто легла мне на плечи. Тот час после рождения Эсмеральды в конюшне и прогулка через лес казались теперь сном. Он начинал становиться мне небезразличен. И пусть человек его положения в обществе никогда бы не обратил внимания на такую особу, как я, сердце все равно хотело знать. К черту деликатность. Я должна была задать ему вопрос, прежде чем мы проведем еще какое-то время вместе.

– Вы по-прежнему ее любите? – спросила я.

Мистер Пембертон нахмурился, сведя брови в линию.

– Не знаю, что и сказать вам, – отозвался он.

Я затаила дыхание, уже жалея, что вообще об этом заговорила.

– Времени почти не оставалось, – продолжил мистер Пембертон, – однако у нас было заключено соглашение. Когда я получил от мистера Локхарта письмо о Сомерсет-Парке и моей с ним связи, я сразу понял, что мой долг – стать его попечителем. А потом Одра приняла мое предложение, ей тоже предстояло сыграть свою роль. Не могу отвечать за нее, но вряд ли было бы вопиющей несправедливостью предположить, что она относилась к нашему соглашению так же, как я.

Я не сводила с него взгляда, ведь он все еще не отрекся от своей любви к ней. Его голос стал мягче, но в то же время решительнее.

– Вот почему я не знаю, что ответить на ваш вопрос, мисс Тиммонс, – я никогда и не был в нее влюблен.

В груди у меня что-то затрепетало. Разумеется, это вряд ли изменит наши отношения, и все же на меня мгновенно нахлынуло неподдельное облегчение. Я потупилась, рассматривая свои ботинки и боясь, что выдам себя улыбкой.

– Вы просили ее руки, поскольку должны были это сделать? – уточнила я.

– Я был бы полным болваном, если бы отказался от Сомерсета. А раз уж ко мне должен был перейти графский титул, то, конечно же, следовало подумать и о наследниках. Соглашение устраивало нас обоих. – Мистер Пембертон пожал плечами. – Это было просто разумное решение.

– Как практично, – кивнула я. – А кто-нибудь более романтичный назвал бы это судьбой.

Когда ответа не последовало немедленно, я подняла взгляд. Мистер Пембертон закусил губу, скрывая усмешку.

– Судьба не существует сама по себе. Мы сами формируем ее своим отношением к миру. Я мог бы уклониться от ответственности и отказаться от титула графа Чедвика. Возьмем, к примеру, вас. Вот вы в моем плаще, помогали кобыле ожеребиться. Ваш ли собственный выбор к этому привел или не зависящие от вас события?

Поднялся ветер, взметнув золотистые пряди у виска мистера Пембертона. Я вспомнила о пророчестве гадалки.

– Я принимаю решения только из соображений самосохранения, – отозвалась я. – Да и вообще – разве не тягостно думать, что все наши желания и усилия имеют ничтожную ценность в сравнении с чьим-то великим замыслом?

– Но, возможно, принимая решение, мы сами определяем свою судьбу.

– Даже если вы самый невезучий человек на свете? – спросила я.

– Особенно в этом случае.

Теперь я уже не скрывала улыбку.

– Сдается мне, тревожиться о судьбе – роскошь, что отведена лишь тем, у кого слишком много свободного времени.

В голубых глазах мелькнула искра.

– Весьма справедливое замечание, которым можно окончить наш спор, – сказал он. – Засчитываю этот аргумент в вашу пользу.

Он в последний раз бросил взгляд на дорогу, что вела к деревне, и мы продолжили путь к его великолепному дому.

– Благодарю, – отозвалась я, – что позволили мне присутствовать при родах. Вы были правы. Всю жизнь меня окружали печаль и смерть. От этого утомляешься и замыкаешься в себе. И пусть в конюшне было потрачено столько сил, в конце на душе стало легко. Порой я думаю, что все эти смерти ослабляют дух. По крайней мере, мой слабеет.

Не знаю, отчего я выпалила это признание, но уже пожалела, что не промолчала. Я будто все испортила.

Тогда мистер Пембертон сказал:

– Слабая – последнее слово, которое пришло бы мне на ум, вздумай я вас описать, мисс Тиммонс. Смерть делает людей беспомощными, но не вас. Если вы и ощущаете некую слабость, это оттого, что несете в себе горе других. Это бремя и делает вас сильной.

Его похвала пробрала меня до мозга костей. Я и забыла, как гордилась работой maman.

Он остановился и потянулся к моему локтю. Мы ступили на путь, о котором я и не помышляла прежде.

– Спасибо, – ответила я, – вряд ли кто-нибудь выражал это столь изящным образом.

– Не стоит хвалить мой выбор слов, – возразил он, – я лишь произнес вслух то, что считаю правдой.

Я не знала, как описать происходящее – когда воздух густеет, а сердце будто бьется в горле. Столь легко было представить, как мы с ним вдвоем уходим по дороге на Рэндейл. Столь легко забыть, чье место я занимаю, – и причину, по которой вообще оказалась в Сомерсет-Парке.

Я промолчала, и он через некоторое время