Фатальное прикосновение - Виктория Викторовна Балашова

И так как она валялась в библиотеке, я хотел вас спросить, не видали ли вы чего важного. А и неважного тоже.

Каперс-Чуховской закряхтел, расстегнул фрак и ткнул пальцем в выдающееся пузо.

— Поглядите, какой кошмар! Никак не могу похудеть. Привычка вкусно кушать, знаете ли, и не без помощи моего многоуважаемого Германа Игнатьевича. Мы с ним наметили сделать специальное меню. Вкусное, но с целью похудения. Но пока мучаюсь. Не то чтобы у меня не было денег заказать новые жилетки, однако надежда вспыхнула снова. Авось с новым меню получится уменьшить вес. Вот так у меня и оторвалась прямо после спектакля пуговица. Ел, каюсь. Много ел. Видимо, жилет не выдержал. Точнее, пуговица не выдержала.

Полностью подтверждая собственные слова, Афанасий Никифорович взял канапе с тарелки, которую принес из столовой, и целиком отправил в рот.

— Лосось вкуснейший. Рекомендую, если не успели попробовать, — прокомментировал он и запил канапе шампанским. — Люблю, знаете ли, эксперименты Германа Игнатьевича. Полюбился мне аперитив, шампанское с коньяком. Сейчас не аперитив, но и время странное. Согрешу. — И он плеснул в бокал коньяку.

— Да-да, — промямлил Курекин, размышляя, что сделать сначала: повторить вопрос про библиотеку или съесть канапе с лососем. Дело решилось в пользу канапе, но прожевав, он все же спросил: — Так в библиотеке не видели чего, Афанасий Никифорович?

— Ах, да… Печальное событие. Спектакль закончился, и я надумал зайти в библиотеку, посмотреть на книги и вообще, чего там. Для разнообразия, так сказать. Ну и перерыв в еде сделать. Опять же врач советует больше ходить. Ну я и пошел. Княгиня там сидела в кресле. Сказала, что у нее голова разболелась. Грешила на тугой корсет. Вот ведь дамы удумали, а! В мужчин рядиться!

— Значит, она была жива, когда вы с ней разговаривали? — уточнил следователь.

— Конечно! Иначе, как мне с ней говорить? Голова болела, а так вполне себе живая.

— Простите, что я уточняю. Просто получается, что вы её видели буквально за какие-то минуты до смерти. Во время спектакля Вера Килиани была живёхонька. А потом — раз, и отравлена.

— Да, помню, графиня Сиверс закричала. Сейчас я попытаюсь вспомнить, как точно всё происходило… — Каперс-Чуховской нахмурился и выпил шампанского с коньяком. — Примерно так. Я зашел в библиотеку. Увидел графиню. Она мне сказала про головную боль. А я, слушая её, подошел к книжным полкам. Тут у меня оторвалась пуговица — я потянулся за какой-то книжкой. Так и не взял, потому что нагнулся посмотреть, куда упала пуговица. Все это заняло буквально минуту. Пуговицы не увидел, подумал: бог с ней. Повернулся и вышел в столовую. Как в библиотеку заходила Генриетта не заметил. Только крик услышал.

— Получается следующим образом, и поправьте меня, если я не прав. — Курекин положил перед собой чистый лист и начал писать, медленно проговаривая вслух текст: — Сразу после спектакля княгиня идет в библиотеку. Вы идете практически сразу вслед за ней. Она вам говорит пару фраз, а вы смотрите на книги. Тут же выходите, оставляя ее одну. Но через пару мгновений туда заходит графиня Сиверс. Кричит. Княгиня уже мертва.

— Точно всё очень говорите, — кивнул Каперс-Чуховской. — Так оно и случилось.

— Выходит, графиню отравили не в библиотеке. Умерла она не мгновенно, как я и полагал. А в библиотеку пошла уже отравленная, почувствовав себя плохо, но отнесла это не на отравление. Ведь бокала с шампанским при ней не было?

— Вроде нет. Хотя я мог и не заметить. Но, Пётр Васильевич, бокал-то вроде нашли в столовой? С той отравой, которая пахнет миндалем?

— М-да, в столовой… — Курекин смотрел на свои записи. В его голове все это очень плохо соотносилось друг с другом. — Во время спектакля княгиня сидела позади всех, поэтому выйти могла, но её бы увидел Фёдор. Она ничего не пила. После спектакля, получается, княгиня быстро выпила шампанское и прошла в библиотеку. Вполне возможно. Но как ей незаметно в бокал подсыпали яд, до сих пор не могу взять в толк. Да и когда она успела выпить, тоже большой вопрос — слишком быстро княгиня оказалась в библиотеке, практически сразу после спектакля.

— Толпился народ, — философски заметил Каперс-Чуховской, — друг за другом не смотрели. Вот и Герману Игнатьевичу как-то подсыпали. А быстро выпить — не большая задачка.

— Не такая уж здесь толпа… К тому же, дамы не имеют привычки опрокидывать бокалы, как рюмки с водкой. Понимаете, если сыпали из найденной солонки, то она уж слишком бросается в глаза. Опять-таки шампанское не солят.

— Уверены? — после довольно долгого знакомства с Радецким Афанасий Никифорович был готов к любым экспериментам. — Впрочем, да, вряд ли…

— Ладненько. Перейдем к другому вопросу. Уж простите, порядок. Когда вы познакомились с княгиней? — Курекин вернулся к прежней линии допроса.

— Четыре года назад. Как сейчас помню: нас представил Севастьян Андреевич. Он в свою очередь познакомился сначала с князем Килиани, а потом тот пригласил его на суаре к себе в московский дом. Мы пошли вместе. Там полно было народу.

— Вы часто виделись?

— Нет. Князь постоянно уезжает в Грузию. У него там в селе налажено производство вина. Очень недурственное, доложу вам. А Вера устраивает… устраивала приемы только для дам. Да и не близко мы были знакомы. Вон, Севастьян Андреевич с князем по деловым вопросам часто виделся. Он вам небось рассказывал уже. К сожалению, с винцом дело плохо пошло. Я даже как-то закупал для своего имения. Но мне столько не выпить, — Каперс-Чуховской хохотнул над собственной шуткой и съел крохотный бутербродик с икрой.

— Кто ж мог хотеть её убить? Враги князя? Мужчины, которые за княгиней безуспешно ухаживали?

— Ой, не скажу, Пётр Васильевич. Про мужчин вообще не знаю. А враги? Ну предположим. Тогда встает вопрос, кто из нашенских враг князя. В смысле, из тех, кто сегодня сюда пришел. Грешу только на де Шоссюра. Не нравится мне этот француз или как его там.

Из всеобщей антипатии к герцогу Курекин смог сделать лишь один вывод: если и убивать кого, то именно де Шоссюра, а вовсе не Веру Килиани. Да, он тоже сидел позади всех во время спектакля. И всегда усаживался в дальний угол так, что его поступков особо никто не помнил. Что ж, после Каперса-Чуховского придется как-нибудь ухитриться поговорить с де Шоссюром.

— Еще у меня вопрос по обществу «Хранители истины», — продолжил Курекин. — Фолиант опять же ваш. Как думаете, кто и почему может желать смерти членам сообщества?

— Мы с Севастьян Андреевичем обсуждали сей факт. Однако я бы не стал связывать отравление княгини