Сосуд порока. Гиляровский и Станиславский - Андрей Станиславович Добров

Скоро двое вышли из-за угла. Низенькая сгорбленная женщина и при ней высокий священник. Вот только сразу было понятно, что священник ненастоящий. Ему бы бутылку в руки и кистень. И в пляс под гармонь — вот такой был священник, с драной бородой, подпоясанный веревкой. Мы замолчали. Парочка подошла к нам и женщина спросила:

— А где же настоятель?

— Придет сейчас, — сказал «священник» и икнул.

Я быстро подошел к Полтовчанке.

— Добрый вечер! Меня зовут Владимир Алексеевич. Я тут по делу. Вот смотрите, — указал на «принца», — иностранец тут давеча обронил брошь. И вернулся за ней. Брошь у вас. Не отдадите? Мы за нее заплатим.

— Какую брошь? — насторожилась женщина.

— Да знаете вы, какую. Вы же ее и подобрали! А мы вам денег дадим.

Женщина потупилась и, не глядя на меня, забормотала:

— Какая брошь? Нет у меня никакой броши! Нет броши!

— Смотрите, какой у этого иностранца убитый вид! — я подмигнул Шапшалу. Он тут же что-то сказал «принцу» и тот сделал скорбное лицо. — А вот девушка, которой он хотел эту брошь подарить.

Оксанка мелкими шагами подошла к нашему «принцу» и вдруг уставилась ему в лицо.

— Ай-яй-яй, — сказала она.

«Священник» ткнул меня в локоть.

— Это… твое благородие… я пойду, а?

— Иди.

Детина огляделся и шагнул за угол, пока Оксанка все еще смотрела на нашего гостя и повторяла свое «Ай-яй-яй».

Шапшал достал из внутреннего кармана кошелек и вытащил оттуда две купюры.

— Нет-нет, — быстро сказал я ему, — не светите деньгами. Здесь не надо. Увидят, плохо будет.

Шапшал спрятал кошелек.

— Ай-яй-яй, — сказала Оксанка «принцу». — Ты зачем обманываешь?

— Ого, — тихо заметил Станиславский, — Это она про что?

— Кто же ты такой-то? — снова спросила «принца» женщина.

Шапшал что-то прошептал ему, и наш иностранец, гордо подняв голову, ответил по-персидский.

— Нет-нет, — даже не дожидаясь перевода, сказала ему Оксанка. — А значит и брошь не твоя. Замутил ты что-то, миленький, не твоя это вещь. Не буду тебе ничего отдавать.

— Блаженная! — с восторгом сказал Станиславский, достал тетрадь и начал что-то быстро записывать.

Полтавчанка развернулась, чтобы уйти, но тут Борцова взяла ее за плечо.

— Отдай брошь.

Оксанка раскрыла рот и дико закричала. Головы людей начали поворачиваться. Да и мы немного отшатнулись от этого вопля. А сумасшедшая вдруг метнулась зайцем в сторону, пригнулась и побежала обратно на Иванову горку.

— Держи ее! — крикнул я.

Мы побежали за беглянкой.

Что тут началось! Оксанка мчалась, не разбирая дороги, сшибая котелки с едой и груды тряпья, отталкивая от себя баб и мужиков. Шум, дикие крики, ругань: настоящий хаос возник прямо перед нами. Да и сама девка вопила нечто нечленораздельное. Но безумие Оксанки передалось и мне — я несся, как лошадь по манежу, сбивая всех, кто попадался. Остальные неслись следом. И там также царили крики, ругань, вопли, проклятия. И все-таки Оксанка не успела убежать далеко. Борцова, несмотря на свою юбку, вдруг вырвалась вперед меня, толкнула женщину в спину и они повалились на землю. Потом Борцова поднялась.

— Не трогайте ее, — сказала она. — Она больна. Шляпку мою найдите.

Подбежавшие люди оттеснили нас от бедной женщины, подняли ее, заохали, кто-то сунул ей пирожок. Многие смотрели на нас как на настоящих бандитов!

— Где принц? — спросил Шапшал.

— Я думал, он с нами, — сказал Станиславский, — мы все побежали и он…

— Где принц?

Мы, протолкавшись через толпу, вернулись к месту, с которого началась погоня, но и там «принца» не было. Зато стоял Ферапонт.

— Потеряли кого?

— Да. Ты не видел того усатого мужчину, с которым мы пришли?

Ферапонт поднял руку.

— Брошь отобрали?

Я взглянул на Борцову. Та кивнула.

— Да.

Станиславский стоял, упирая руки в колени, и тяжело дышал.

Борцова разжала кулак. Там была брошь. Ферапонт повернулся ко мне.

— Теперь плати, как обещал.

Шапшал быстро подошел к откупщику.

— Где мой товарищ?

Ферапонт Степанович погладил бороду.

— Сначала деньги за брошь.

Шапшал отсчитал купюры. Я хотел снова остановить его, но потом просто махнул рукой. Откупщик сунул деньги в карман, не считая.

— И еще двадцаточку за информацию про усатого.

Шапшал передал ему и эти деньги.

— Только вы убежали, заявились два мужика с револьверами. Они и увели вашего иностранца.

— Куда?

Ферапонт указал влево.

— Там улица. И, как я понимаю, у них повозка была. Только вы не успеете. Уехали уже.

— Какие они? Как выглядели? — спросил я.

Ферапонт пожал плечами.

— Пальто. На головах котелки. Один повыше, высокий. Второй пониже.

— А лица разглядел?

— У них шарфы были намотаны. Не видел я лиц.

Шапшал вдруг плюнул на землю и разразился громкой персидской речью.

— Ругается, — тихо сказал Станиславский.

Глава 14. Не стыдно ли, от друга своего, как от врага ты вечно все скрываешь…

Через час мы со Станиславским сидели в опустевшем номере «принца» перед лицом контрразведчика Головина. Шапшал быстро собрался:

— Простите, господа. Поеду к принцу. К настоящему принцу.

Уже скоро повесть наша была рассказана, и Андрей Андреевич смотрел на нас невыразительным взглядом.

— Значит, его похитили, — сказал он наконец, — И англичане быстро поймут подмену.

— Как? — спросил Станиславский.

— Они уже попросили приехать Рублеву. Покажут ей нашего «принца», а она…

Тут встревожился я.

— А за Рублевой приглядывают?

— Конечно. За ней следят. Мало того, я послал группу, чтобы они тут же брали всех, с кем она встретится. Будем надеяться, что и нашего «принца» освободят.

Станиславский помотал головой.

— Простите, — сказал он, — но я не понимаю всей вашей операции. Вы же распространили информацию о нашем выезде через нескольких сотрудников, чтобы понять, кто же из них предатель.

— Да.

— И кто?

— Жулькин. Жулькин и был «крот». Благодаря вам это стало известно. Его сейчас тоже возьмут.

«Жулькин? — подумал я, — А ведь и не подумаешь! Вроде такой просто городовой… ну как бы городовой… такой… тупица! И в то же время хитрый враг!»

Станиславский помотал головой.

— Я не могу понять, о чем эта пьеса!

— А какой сложился вариант именно у вас? — спросил Головин. — Давайте поделимся, скажем так, выводами. Предположениями.

Я и сам предложил начать:

— Вы какому-то прощелыге предложили написать книгу. Про меня и Станиславского. Жаль, я не знаю его фамилии, но, надеюсь, когда-нибудь выясню…

— Я сам ее написал, — ответил Головин.

— Вы? — я чуть не задохнулся от возмущения.

— Времени было мало. Нужно было правильно расставить все точки…

— Да черт вас побери! — вскричал я.

— Я знаю, что это никакая не литература, — просто сказал Головин. — Хотя, если посмотреть на то, как ее раскупали… на старости вполне можно