Сосуд порока. Гиляровский и Станиславский - Андрей Станиславович Добров

зарабатывать на книгах. Если меня уволят и не убьют.

— Смешно, — сказал Станиславский. — Нет, правда! Вы знаете, что мне больше всего приносит доход в последнее время? На моем заводе начали изготавливать елочную мишуру. Ну, такую, серебристую, которой украшают рождественские елки. Раз в год… но прибыль!!!

— Потом ваш сбежавший сотрудник едет в Тверь и подписывает договор об издании книги, — продолжил я.

— Это для достоверности.

— Но книгу вы печатаете в другом месте.

— В подпольной типографии социалистов, — тонко улыбнулся Головин. — Мы сказали, что в корешках будем вывозить золото для покупки оружия финским революционерам. Я вполне могу об этом рассказать, потому что после того, как книга была напечатана, мы сразу взяли типографию. Социалистов отдали жандармам, а книги взяли себе… просто сэкономили оплату. Знаете, мы хоть и государственная контора, но бюджет у нас не очень большой.

— На нас вы тоже не потратились, — пробурчал Станиславский.

Головин кивнул и встал.

— Итак, господа, на этой прекрасной ноте хочу поблагодарить вас за содействие. Больше я не могу отнимать у вас драгоценное время. Всего вам доброго!

— Это как? — с недоумением спросил я. — А поимка «крота»? А англичане? А ненастоящий принц?

— Конец операции мы проведем своими силами. Вы сделали все, что могли.

— Это немного нечестно! — заявил Станиславский. — Мы отнеслись к вам со всей душой…

— Извините. Но как боевая группа вы не очень. Вы становитесь просто любопытными людьми, которым надо понять, как закончится история. Но для настоящих героев истории это любопытство кажется…

— Странным? — вскипел режиссер. Он снова стал похож на того Станиславского, который впервые переступил недавно порог моей квартиры. — Мы что, даже не можем поприсутствовать на допросе?

— Допроса… в вашем понимании… не будет. Но… если вам нравятся пытки… это я могу устроить.

— Пытки?

— А что, — как бы удивился Головин, — вы полагаете, что мы тут устроим честь по чести допрос? Пригласим каких-то там поверенных? Дадим информацию в газетах? Нет, конечно. Нам нужно будет в короткий срок и как можно более подробно узнать всю информацию от шпионов, а потом либо убить их, либо переправить в тюрьму при Генеральном штабе. Это если генштабовские захотят узнать что-то еще, либо если агент согласится завербоваться на нашу сторону.

— Генштаб, — кивнул я, — военная разведка.

Горелов кашлянул, вытер платком нос, потом попрощался, развернулся и вышел из комнаты.

Несколько секунд мы сидели в тишине. Потом Станиславский встал со стула:

— Вот так, Владимир Алексеевич. Вот так. Похоже, что третьего акта не будет.

Я вздохнул:

— Ну, надеюсь, они хотя бы изъяли все экземпляры «Сосудов порока». Хотя, боюсь, куплено было…

— Вам нужно напечатать вашу собственную книгу. Что-нибудь яркое, — посоветовал режиссер. — И в предисловии пожаловаться, что под вашим именем уже выпускают всякую белиберду.

— Может быть.

Глава 15. Мне время тлеть, тебе цвести

Вечер дома оказался ужасным. Маша все время спрашивала, что произошло, почему я такой мрачный. Я коротко и довольно невнятно рассказал ей о своих приключениях. Она продолжала сыпать вопросами, но я заявил, что должен посидеть над новым номером спортивного журнала, ушел в кабинет, долго сидел в кресле у окна, нюхал табак, а потом под шумом внезапно начавшегося дождя уснул. Проснулся я, когда Маша попросила меня встать, раздела и увела на кровать. Сны свои в ту ночь я помню плохо. Кажется, кричал на Головина и даже пытался его задушить, потом гнался за ботаником. Спотыкался о труп «принца», бежал по Хитровке за Рублевой. Выспаться в то утро мне не удалось. Жена снова растолкала меня.

— Тебе звонят!

— Куда звонят? — я почему-то пытался расслышать колокольный звон.

— Звонят по телефону! Мужчина. Спрашивает тебя.

Я с кряхтением встал, накинул свой персидский халат и пошел в коридор, где на стене висел аппарат. Наушник Маша положила на маленькую полочку сбоку. Взяв наушник, я приставил его к уху, а потом сказал в раструб:

— Гиляровский слушает.

Связь была плохая, но голос я все-таки расслышал:

— Это Слободянюк. Срочно приезжайте в ту гостиницу, где вы были вчера! Срочно! Вы услышали?

— Да! А что там?

— Поторопитесь.

И тишина. Слободянюк отключился.

— Марья! — позвал я. — Тащи сюда костюм. Надо ехать.

— Куда? — откликнулась она из кухни.

— По делам!

Быстро дошел до двери туалета, помочился в «Унитаз» (так все теперь называли фарфоровый стульчак) и дернул за ручку спуска. Вода потекла по трубе, как настоящий курьерский поезд — с грохотом.

Маша появилась в коридоре с вещами.

— Так по каким делам?

— По тем же. Что-то случилось.

— А что еще могло случиться?

Я надел штаны, накинул рубашку и, пока жена застегивала мне пуговицы, заявил:

— Судя по голосу полковника, кого-то убили.

У служебного входа в гостиницу дежурил городовой. Он даже не спросил мое имя. Просто кивнул и пропустил внутрь. Я поднялся. У двери в комнаты принца стоял другой городовой. И тоже молчаливый. Мало того, он мне еще и дверь приоткрыл.

— Дай бог тебе здоровья, — пробормотал я и вошел.

— Та-а-ак, — сказал Станиславский, — это какое-то дежавю!

— И вам зрасти, Константин Сергеевич. Вы что, всю ночь не спали?

— Спал. Но недолго.

Может, он спал недолго, но одет при этом был с тщанием. Серый костюм с черными брюками, парадная визитка в мелкую черную клетку и тщательно повязанный галстук. В руках тоже серое пальто и шляпа.

— Давайте кинем вещи вон на тот стул, — предложил Станиславский. — Там, где вчера сидел Головин.

— Лучше на другой, — сказал невысокий худой мужчина, появившийся из комнат принца. — Поверьте.

Это был сыщик Сыскного отдела Захар Борисович Архипов, мой старый знакомый. Хотя как знакомый? Водку мы с ним не пили и на рыбалку не ходили. А вот некоторые уголовные дела распутывали. Правда, он все время рассказывал, что я делаю это неправильно, что полицейские лучше меня управились бы, потому что я системы не знаю.

— Здравствуйте, Владимир Алексеевич, — сказал Архипов. — Положите пальто на стул рядом. И представьте меня вашему другу. Я знаю, кто он, однако давайте будем соблюдать формальности.

Я сначала подумал, кому первым адресоваться, но потом повернулся к режиссеру.

— Константин Сергеевич, позвольте представить вам сыскного сыщика Архипова Захара Борисовича. Захар Борисович, это великий режиссер Станиславский Константин Сергеевич.

Они сдержанно поклонились друг другу.

— И еще, — добавил я, — как я понимаю, убили Головина. Поэтому не надо было класть вещи на его стул.

— Пойдемте, господа, — Архипов двинулся первым.

Мы прошли две комнаты и оказались там, где совсем недавно пили чай с «принцем». Народу в комнате было много. В уголке сидел патологоанатом Зиновьев. Он кивнул мне и продолжил писать заключение. В другом углу у окна стояли полковник Слободянюк и… Жулькин! «Крот»