Сосуд порока. Гиляровский и Станиславский - Андрей Станиславович Добров

А что, Владимир Алексеевич, вы действительно никогда не слышали об этих… «Амазонках»?

— Нет, — подтвердил я, — не слышал. Надо будет спросить у Арцакова, может, он знает. Понимаете, эти агентства, они… не совсем законны. В принципе, они занимаются вполне легальным бизнесом, охраняют купцов, когда те перевозят крупные суммы. Могут проследить за нечестной женой. Или за конкурентом. Но иногда участвуют и в делах, которые вовсе не хотят засвечивать. Однажды я столкнулся с людьми Арцакова, когда их наняли, чтобы напугать одну женщину, владелицу ателье. Заставить ее продать свое заведение.

— И что вы сделали? — поинтересовался Станиславский.

— Поговорил с Петром Петровичем. А потом выяснилось, что наниматель их был негодяй, каких мало. Так Арцаков помог… Ну… в общем наниматель даже не дожил до ареста.

— Он убил его?

— Нет. Не он. Но да ладно. Действительно, надо спросить его про «Амазонок». Узнать цены, чем именно они занимаются. Бывают, знаете ли, случаи, когда помощь опытных женщин просто бесценна.

— Например?

Но договорить нам не удалось, извозчик подъехал к Хитровскому рынку и стал у тротуара. За нами выстроились и другие экипажи.

— Да, время не самое удачное, — пробормотал я, — всего час-два, пока светло. А потом начнет темнеть, и рынок превратится в местечко для негодяев.

Станиславский осмотрелся.

— Однако тут много и дорогих домов, — заметил он. — Разве обитатели не боятся ночной Хитровки?

— Нет. У воров и грабителей есть непреложное правило — не воруй там, где живешь. Именно поэтому обычные люди живут тут спокойно.

К нам подошли Шапшал, Борцова и «принц».

— Ну-с, — в голосе переводчика чувствовалось напряжение, — Владимир Алексеевич, ведите нас.

— Прошу. Следуйте за мной. Не отставайте. Не останавливайтесь. И ни с кем не говорите.

Мы стали спускаться по грязным булыжникам в самое хитровское «брюхо». Поравнялись с первыми рядами женщин, торговавших «рваниной», вареным и жареным мясом. А вернее, куриными шеями, внутренностями, ливером и так далее. Они клали их на старые ломти хлеба, причем, как правило, с отрезанной коркой, где, как я понимаю, завелась уже плесень. Группками стояли приехавшие из деревни рабочие, то переговариваясь, то просто глядя на нас. В какой-то момент подкатил «глава артели», предлагая хороших маляров и штукатуров, но мы не обратили на него внимания. Это тоже не укрылось от жителей Хитровки. Мол, странная идет компания. Три господина, женщина и иностранец.

Толпа стала погуще. И мелкий воришка попытался выхватить у Борцовой зонтик, чтобы потом скрыться среди народа. Но та незаметно двинула его кулаком по носу, и мальчишка с криком свалился в грязь. «Принц» залопотал что-то по-персидски, но Шапшал коротко ответил ему, и он замолчал.

Начали попадаться мне и знакомые лица.

— А, Ляксеич! Опять экскурсию привел! — крикнул длинный мужчина в халате, подпоясанный солдатским ремнем. — Актеры?

Я указал на Станиславского.

— Великий режиссер! Снова хочет посмотреть на ваше житье-бытье.

— Так давай его к нам. У нас девки просто огонь! Насмотрится!

— В следующий раз, — смеясь, ответил я.

Длинный ушел, а Станиславский тихо спросил:

— Это кто такой?

— Зазывала… ну как бы так. Тут же в домах и проститутки есть. Правда, самые ужасные, для крестьян. Зато дешевые.

Я посмотрел на Борцову:

— Знаете об этом?

— Да.

— И как относитесь?

— Никак.

— А я думал, что вы феминистка, раз таким делом занимаетесь.

Она просто быстро покачала головой и тихо толкнула пьяного старика, который слишком близко подвалил к «принцу». Старик сел на корточки и крикнул:

— О! Хороша баба! Дай пощупаю!

Наконец мы подошли к особняку Лопухиных.

— Константин Сергеевич, — сказал я Станиславскому, — постойте здесь. Я сам схожу. Надеюсь, будет быстро. Вас будет четверо, это уже сила. Обидеть вас пока не смогут — все преступники еще спят, как я знаю.

Пройдя в дом, я быстро отыскал комнату Ферапонта. Малой впустил меня без объяснений.

Откупщик Ферапонт Степанович сидел в кресле качалке и читал книгу в старинном кожаном переплете. Увидев меня, он загнул страницу.

— Слушай, Гиляй, — сказал он, даже не поздоровавшись, — ты что, при большой поддержке явился?

— Ну… актеры попросили привести их в злачные места, — оправдался я.

— Врать-то не надо! У тебя там Борцова стоит.

— А ты ее знаешь? — поинтересовался я.

— Я знаю, кто такая Борцова. Из «Амазонок» она.

— Откуда знаешь-то?

— Оттуда! Долго живу. Начинала она в Казани, шлюхой. А потом видел ее в Москве. Но совсем другая стала, конечно. Мог бы и не узнать, да только у нее стать такая… сразу в глаза бросается. Мне потом сказали, что она в «Амазонках» теперь. И все, никаких мужиков, понимаешь. Завязала с прошлым.

— А как ее раньше звали?

— А никак. Всех их звали Маньками. Как кобыл на рынке.

— Ладно, — я кивнул. — Брошь-то где?

— Брошь? Вот, понимаешь какая история. Не украли вашу брошь, нет. И продавать ее никто не хотел. Да только донесли мне, что нашла ее девка сумасшедшая, Оксанка Полтовчанка. Живет на Ивановской горке в церкви Трех Святителей на Кулишках, убирает там, полы моет, огарки собирает. У ней там местечко есть. Тихая вроде, такая блаженная, а вот все-таки нашла брошь и схоронила ее для себя. Баба же! С собою носит, не расстается.

— А ты-то как узнал? — спросил я.

— Люди ходят. Люди видят. Люди говорят.

Я помолчал, качая головой.

— Придется ехать на Кулишки.

— Нет! — Ферапонт Степанович достал часы и посмотрел на циферблат. — Ее сейчас приведут.

— Кто?

— Ты его не знаешь. Есть у нас тут один расстрига. Я его послал. Он скажет девке, что настоятель зовет, кадильник, мол, ему нужен.

— Зачем ему тут кадильник?

— А Бог его знает! Нет тут никакого настоятеля, конечно.

Тут до меня дошло. Ферапонт Степанович решил девушку обмануть, завлечь на Хитровку.

— Только ты того, — сдержанно заявил я, — мы брошь у нее возьмем, но главное, чтобы твои потом ее не обидели.

— Брось. Никто ее тут не обидит. Она же блаженная. Покормят, напоят да домой отправят. И вот еще что… ты платить когда будешь, прямо сейчас?

— Нет, погоди. Брошь получим и отплачу.

Откупщик пожал плечами и поскреб в своей бороде:

— Хорошо. Слово дал — держи. Иди уже на улицу. Ее сюда приведут. Скоро уже.

Я вышел к своим. Они стояли как солдаты в тылу врага, тихо и настороженно. Кроме разве «принца», который глазел по сторонам, будто его не на рынок привели, а в музей. И восторженно по-персидски о чем-то разговаривал с Шапшалом.

— Ну что, — спросил тот меня, — Где брошь?

— Сейчас принесут.

— Прямо сюда?

— Ну… глупость получилась. Ее подобрала одна девушка. Причем не проститутка и не торговка. Такая, немного… сумасшедшая. При церкви живет. А раз сумасшедшая…

— А! — Шапшал поднял палец. — Значит она здесь в безопасности. В Персии все точно так же относятся к умалишенным.

— Да? — удивился Станиславский.

— Народ тут простой, —