Увидеть огромную кошку - Барбара Мертц

Молодой мистер Толлингтон изо всех сил старался создать соответствующую мизансцену, но единственной желавшей сыграть роль в этой пьесе была Долли. Я не могла ясно видеть её лицо, потому что единственный свет от очаровательного подвесного фонарика падал прямо на юношей и оставлял остальных в полутени, но руки, сложенные на груди, и тихие встревоженные повизгивания отвечали лучшим традициям театральных героинь. Нефрет, сидевшая на скамейке, выглядела равнодушной, как и Давид, стоявший позади неё.

Рамзес не двинулся с места, если не считать рефлекторного вздрагивания головы. И произнёс с глубочайшей брезгливостью:

– О, ради Бога!

– Это всё, что вы можете сказать? – потребовал ответа Толлингтон.

– Я мог бы сказать гораздо больше. То, что вы предлагаете – не только детское и глупое поведение, но прямо противоречит закону.

– Кодекс джентльмена важнее закона, – попытался презрительно усмехнуться мистер Толлингтон. – Вполне очевидно, что вы ничего об этом не знаете. Вы не ответили на мой первый вызов, поэтому я решил дать вам второй шанс. Если вы боитесь драться со мной…

– Я боюсь вести себя как последний дурак, – перебил Рамзес. Его изменившийся тон показался мне знакомым; хотя он и был совсем не похож на тихое мурлыканье, которое характеризует самые гневные настроения Эмерсона, но вызывал сходные ощущения. – Что я, возможно, и сделаю, если вы продолжите в том же духе. Прошу меня извинить.

Он направился к обнесённому виноградной лозой входу в небольшую беседку, предоставив собеседнику возможность пройти мимо. Толлингтон шагнул и встал перед ним, преградив путь, после чего Рамзес сбил его с ног.

Эмерсон по рассеянности забыл убрать руку с моего рта. Он беззвучно смеялся, дыхание щекотало моё ухо. Он увлёк меня ещё дальше в кусты, когда Рамзес выходил из беседки. Однако сын нас заметил; застыв на мгновение, он направился к террасе, где остановился, чтобы дождаться нас. Выражение его лица являло собой смесь робости и бравады.

– Покончим с этим, матушка, – сказал он[169].

Я протянула руку и поправила его галстук.

– Дорогой мой, не знаю, с чего ты взял, что я собираюсь тебя ругать. В данных обстоятельствах ты вёл себя практически безукоризненно – для мужчины. Мужчины, как я не раз замечала, на редкость неразумно реагируют на слова, похожие на «боязнь» и «трус», а ты всё-таки достаточно молод, чтобы быть восприимчивым к подобным глупостям. Я хвалю тебя за сопротивление вызову, который, как ты справедливо заметил, был одновременно незаконным и глупым. Зашёл ли он настолько далеко, чтобы предложить конкретное оружие?

– Пистолеты. – Рамзес не отрывал от меня широко раскрытых глаз. – Э-э... Матушка, я ценю и твоё одобрение, и твой интерес, но всё равно – мой поступок был ошибкой. Мне не следовало настраивать этого парня против себя.

– Верно, – согласился Эмерсон. Задумчиво изучая Рамзеса, он продолжил: – Он, кажется, не просто настроен противодействовать тебе, но считает себя обязанным так поступать. Ладно, сейчас не время и не место для подобной дискуссии. Вот идут Нефрет и Давид. Полагаю, мисс Беллингем заламывает руки над павшим воином.

– Вовсе нет, – заметила Нефрет. – Она, опередив всех, последовала за Рамзесом, оставив павшего воина зализывать раны. Я предложила ей вернуться в дом через другую дверь.

Рамзес удалился. Нефрет отряхнула руки и посмотрела на меня.

– Что нужно этой девушке, – выпалила она, – это добрая, крепкая оплеуха.

– Надеюсь, ты не воплотила своё желание в жизнь, – ответила я.

– Давид держал меня за руку.

Эмерсон усмехнулся.

– Молодец, Давид. Держи её крепче, отведи в «Замок» и скажи мистеру Вандергельту, что мы скоро уезжаем.

Вместо того, чтобы следовать за детьми, Эмерсон обратился ко мне:

– А знаешь, Рамзес был прав. Толлингтон теперь ещё более преисполнится решимости заставить его драться.

Я отмахнулась:

– Ты относишься к случившемуся слишком серьёзно, Эмерсон. Рамзес не настолько глуп, чтобы допустить такое. Признаюсь, я удивилась, увидев, как он вышел из себя. Он всегда был расчётливым, хладнокровным и бесстрастным, как старый философ.

– Хм-м… что ж, это обнадёживает, – кивнул Эмерсон. – Я всегда подозревал, что чувства Рамзеса глубже, чем ты думаешь. Пора бы ему выпустить их наружу.

***

Прощания и благодарности заняли немного времени. Завершив свои, я оглядела комнату в поисках семьи. Эмерсон ждал меня у двери, закатывая глаза и постукивая ногой. Полковник Беллингем разговаривал с Нефрет, предупредительно склонив красивую голову; когда я шагнула к ним, появился Рамзес, взял Нефрет за руку и без лишних разговоров увёл её прочь.

Снаружи ждали несколько наёмных экипажей; кучера и слуги собрались в весёлом кругу, курили и сплетничали, ожидая возвращения своих хозяев. Среди других знакомых лиц я узнала Сайида, и необъяснимый порыв заставил меня обратиться к нему:

– Салам алейхум, Сайид. Я слышала о твоей преданности своему господину. Молодец.

Он вскочил на ноги и ответил на моё приветствие:

– Я был очень храбр, Ситт Хаким. Этот человек пытался убить меня. Если бы я не дрался, как лев…

– Да, ты герой, – вмешался Эмерсон. Он знал, что Сайид будет хвастаться бесконечно, если его не прервут. Скромность – не то качество, которое египтяне ценят. (Временами я чувствую определённую симпатию к их точке зрения.)

– Я рад, что рана тебя не беспокоит, – продолжил Эмерсон.

Сайид согнулся пополам и схватился за бок.

– Она горит, как огонь, Отец Проклятий. Я потерял много крови, которая излилась из моего тела и испортила мою лучшую галабею…

– За что, я уверен, ховаджи сполна заплатил тебе, – улыбнулась я, потому что было решительно невозможно серьёзно отнестись к игре Сайида. Рана, похоже, действительно была незначительной, как и утверждал Беллингем.

Из рукописи H:

– Немедленно снимай рубашку, – приказала Нефрет. – Или я её разрежу.

Она прижала его к стене и размахивала ножницами с длинными лезвиями. Он не сомневался, что она выполнит своё обещание. Очевидно, напрасно было бы ожидать помощи от Давида, который смотрел на происходящее, скрестив руки и широко ухмыляясь. Рамзес угрюмо принялся расстёгивать пуговицы.

– В этом нет необходимости, – бурчал он. – Тебе не следует здесь находиться. У матушки возникнут подозрения, если ты каждый вечер будешь так рано удаляться ко сну, а я должен быть