Увидеть огромную кошку - Барбара Мертц

– Что ты делаешь? – удивлённо спросил Рамзес.

– Измеряю штанины. Их придётся подшить.

– Но, матушка! Никогда за всю свою жизнь ты добровольно...

– Твой отец не оставил мне выбора, – ответила я, закалывая булавки. – Портной сделал бы это как полагается, если бы ты вернулся для окончательной примерки. О Боже, мне очень жаль. Я тебя уколола?

– Да. Почему бы тебе не пощадить себя и меня и не сказать, о чём ты хочешь со мной поговорить?

Я посмотрела вверх. Как и у египтян, на которых он во многом похож, у Рамзеса очень длинные густые ресницы. Они придают его тёмным глазам проницательное выражение, но я хорошо знала это бесстрастное лицо и уловила скрытое беспокойство во взгляде.

– Думаю, мы сможем найти портного в Луксоре, – признала я, взяв протянутую сыном руку и позволив ему поднять меня на ноги. – А пока просто заправляй их в голенища сапог.

– Это временное решение уже приходило мне в голову. Долго ли продлится наша беседа? Я обещал отцу…

– Пусть подождёт. Он сам виноват – отказался обсуждать со мной этот вопрос раньше. – Я села и расправила юбки.

Рамзес остался стоять, скрестив руки на груди и расставив ноги. Благодаря изучению психологии я распознала позу как защиту и попытку доминирования, но, конечно, не позволила ей повлиять на меня. Я решила последовать совету Эмерсона и относиться к Рамзесу как к ответственному взрослому человеку, доверяя ему и спрашивая его мнение. Требовалось пересилить себя, но я чувствовала, что обязана так поступить.

– Как ты думаешь, что беспокоит Энид? – поинтересовалась я.

Рамзес неожиданно сел на кровать. Возможно, именно удивление заставило его изменить своей агрессивной позе и немного расслабиться. Однако мне показалось, что в прикрытых глазах мелькнуло облегчение. Он явно ожидал, что я буду спрашивать его о чём-то другом.

Через мгновение он покачал головой.

– У меня не больше сведений по этому поводу, чем у тебя, матушка. Если мне позволят теоретизировать...

– Прошу, – ободряюще улыбнулась я.

– Хм-мм. Что ж, тогда я предполагаю, что леди, с которой мы встречались вчера, каким-то образом к этому причастна. Похоже, она путешествует с ними, но в качестве кого? Мне показалось странным – как, должно быть, и тебе – отсутствие точных сведений о её отношении к семье Фрейзеров, хотя такие сведения обязательно сообщают при взаимном представлении. Она не египтолог, иначе мы бы знали её имя; если бы она была родственницей, даже самой дальней, этот факт наверняка упомянули бы. В голову приходит только одно возможное решение...

Он заколебался, глядя на меня из-под полуопущенных век, и я снова напомнила себе, что говорил Эмерсон. Но то, что Рамзес мог узнать о подобных отношениях только из вторых рук, благо у него не было средств содержать любовницу, являлось слабым утешением.

С нейтральным выражением лица я произнесла:

– Маловероятно в высшей степени. Не говоря уже о том, что она слишком стара и слишком проста, но Дональд никогда не позволит себе в такой степени забыть о поведении джентльмена, чтобы заставить жену принять свою… принять её в качестве попутчицы.

К своему удивлению, я увидела, что Рамзес краснеет. Я и не подозревала, что он на такое способен.

– Я совсем не это имел в виду, матушка.

– Ну, а какие ещё отношения возможны между ними? – не отступала я, надеясь, что сама не покраснела. – Если она не наёмный гид, не родственница и не старая подруга?

– Компаньонка, – ответил Рамзес. Румянец заставил лишь слабо потемнеть смуглые щёки; затем он исчез, и лицо стало серьёзным. – Миссис Фрейзер выглядела неважно. Люди часто приезжают в Египет из-за своего здоровья, но если она больна и нуждается в услугах медсестры, почему об этом безобидном факте не упомянули ни словом? Поведение миссис Фрейзер было неустойчивым, и она явно опасается миссис Уитни-Джонс и относится к ней с антипатией.

– Нервное расстройство, – выдохнула я. – Боже мой…

– Ты, конечно, думала об этом. – Рамзес взглянул мне в глаза.

– Конечно, – автоматически кивнула я.

На самом деле мне и в голову подобное не приходило, и эта мысль настолько меня расстроила, что, когда Рамзес заметил, что уже настало время чаепития, и что Эмерсон будет искать меня, я не стала далее углубляться в эту тему. Заправив брюки в голенища ботинок, Рамзес вежливо проводил меня в салон, где, как мой сын и предсказывал, мы обнаружили, что Эмерсон раздражённо требовал подать ему чай.

В течение следующих нескольких дней я непрестанно размышляла над теорией Рамзеса и находила её ужасающе убедительной. Она объясняла и странное поведение Энид, и аномальное положение миссис Уитни-Джонс. Умственные расстройства воспринимались непросвещёнными людьми как нечто постыдное. Дональд мог не решиться рассказать об истинном состоянии своей жены даже таким старым друзьям, как мы.

Тщательно обдумав, я решила не приставать к Рамзесу с другим вопросом, который намеревалась задать ранее. Я ни на йоту не поверила его рассказу об инциденте в Эзбекие. Мои великолепно развитые материнские инстинкты убедили меня, что он сказал правду, но не всю правду. Однако Эмерсон был прав по двум пунктам: Беллингемы не имели с нами ничего общего, а отношения Рамзеса с лицами женского пола лучше оставить на усмотрение отца – во всяком случае, пока.

У меня и без того хватало дел, чтобы занять всю оставшуюся часть поездки – обычные домашние неурядицы, личные (чисто женские) разговоры с Нефрет, обсуждения наших планов на зиму – и, когда Эмерсон отсутствовал в салоне, освежающие воспоминания о топографии Долины Царей. В конце концов Эмерсон признал правильность наших предположений; в нынешний сезон он намеревался исследовать маленькие, незначительные гробницы. Эта перспектива казалась бы мне удручающей, если бы не загадка гробницы «Двадцать-А». К вящей досаде, я не смогла найти никаких упоминаний об этой могиле, да ещё она не была отмечена на единственной карте, которую мне удалось найти. Карта была старой, появившейся в монументальном произведении Лепсиуса[79] около 1850 года, поэтому я решила, что Лепсиус, вероятно, попросту не заметил гробницу.

Рамзес относился к маленьким гробницам без надписей не с бо́льшим энтузиазмом, чем я. Будучи Рамзесом, он нашёл благовидный предлог уклониться от задания:

– Если на гробницах нет надписей, мне нечего там делать, отец. У тебя есть Нефрет, чтобы фотографировать, и Давид, чтобы делать планы и наброски,