Ярость одиночества. Два детектива под одной обложкой - Алена Бессонова

— Ничего что на пол? Не попачкается?

Актриса махнула рукой:

— Вы не топчитесь и не попачкается. Так, что хотели?

— Есть желание прояснить некоторые нюансы ваших отношений с господином Ельником…

Копёнкина резко притушила сигарету о пепельницу, недовольно бросила:

— Зачем?

— Ельника убили. Вы это знаете. Мы расследуем обстоятельства его смерти и предполагаем, что в день гибели вы были в театре. По какому поводу поясните?

— Мы — это кто? — поинтересовалась Варвара.

— Я работаю, не один. Мы — это я и мой напарник. Мы видели на видеозаписи, как странно вы проникли в театр и как необычно его покинули. Что вас связывает с Ельником?

— И как же я туда проникла? И что значит необычно покинула? Через трубу, что ли?! — усмехнулась Варвара. Она вытянула руку, поманила пальцами, — положите-ка сюда доказательства, господин, добывающий улики. Чую, не там роете! Кто вас на меня навёл? — Копёнкина взмахнула руками, упёрлась взглядом в потолок и принялась стенать, — господи, сколько завистников! Зачем их столько? Покарай их, господи!

Роман, не обращая внимания на страдания актрисы, вынул из папки планшет, развернул его к ней экраном, включил видеозапись:

— Смотрите. Эти люди проходили мимо служебного входа в театр. К сожалению, фокус камер сбит, но всё же видно кто входит и выходит из помещения. Вот эта старушка с клюкой вам никого не напоминает?

Копёнкина бросила на экран быстрый взгляд:

— Старуха как старуха, идёт себе не падает.

Роман остановил кадр:

— Обратите внимание, сударыня, старушенция ни разу не опёрлась на клюку. Вам не кажется странным? Если она ей не нужна, зачем носит? Для реквизита? Вахтёр театра сообщил: старушенция приходила к внучке, она вроде работает в бутафорском цехе. Фамилию он не назвал, потому как сжалился и пустил, не вдаваясь в подробности. Как старушка вышла он не припомнил, сам удивился. И ещё… я специально остановил запись именно здесь. Смотрите, бабуленция согнутая почти вдвое старостью, на этом кадре поравнялась с артистом театра по фамилии Три. Знаете, такого? — взглянув в застывшие глаза актрисы, Васенко предположил, — знаете! В Юрии Борисовиче Три рост под метр девяносто, а если старушка разогнётся в ней будет чуть больше. Много у нас в Сартове женщин с таким великолепным ростом? Хотите я бабульку сейчас виртуально разогну, есть такие программки и мы сможем сравнить…

— Не надо, — оборвала Васенко Копёнкина. — Это я. Но к смерти Ельника не имею никакого отношения. Приходила к нему за алиментами.

— ?

— У нас с Ельником растёт сын.

— ?!

— Да! Стёпка живёт с мамой в городке под Сартовом. Два часа на автобусе. Мы факт его рождения не афишировали. Ельник боялся жены, говорил она может отравить… Алименты отдавал каждый раз с боем и условием не трепаться. Я ему через раз морду била, скандалила… Дикий приказал меня в театр не пускать под страхом увольнения. Посему приходилось изощряться… как-то так… Прошлый раз старуху изображала, позапрошлый мужика-сантехника и т. д. и т. п.…Парнишку кормить надо. — Копёнкина неожиданно умиротворённо улыбнулась, — а в тот день всё тихо получилось и с хорошим результатом. Ельник заявление на усыновление подписал, теперь мой Стёпка с отчеством, фамилией и чем чёрт не шутит, может быть, с наследством от папочки. Тогда я о наследстве не думала. Ельник говнюк, конечно, но всё равно жалко…

Она вынула из ящика гримёрного стола фотографию:

— Вот! Сынок мой — вылитый Ельник! Серёжка талантливым был, может и мальчишку бог не обидит. Я рассчитывала, после усыновления Ельник на законных основаниях алименты платить будет. Подумайте, зачем мне его убивать?!

— Когда сына прекратите скрывать?

— Через полгода оповещу, когда наследство делить будем. Сейчас нет. Любка бешеная и жадная, может подлянку кинуть. Погожу… — Варвара набросила на себя трикотажную кофту, предложила:

— Жрать сильно охота. Пойдём в буфет. Работники тамошние уже свернулись и по домам разошлись. В театре моя подруженция охранником работает, помещение кухни в её ведении. Двигаем туда, чем-нибудь подхарчимся. В буфете после смены бутерброды нереализованные остаются, продавщицы их охране в холодильнике ховают. Не сгребать же масло обратно в маслёнку. Те, кто ест, сколько могут денежек отстёгивают и на полочку в тот же холодильник кладут. Клавка моя — главная на раздаче. Пошли, она накормит. Ты ведь не закончил разговор?

Роман растерялся, ему стало неловко:

— Потерпите немного… ещё пару вопросов, и я пошёл…

Копёнкина решительно ухватила Васенко за руку и легко выдернув его из кресла, подтолкнула к двери:

— Пойдём, детектив, разговорами сыт не будешь, а мне худеть нельзя. Я не только горлом работаю и ногами тоже, а они с голодухи волочиться начинают …Идём, я тебе ещё о своей жизни не рассказала и о Серёжкиной тоже… Идём… идём…

Роман едва успевал за широким шагом Варвары. Шёл немного отставая. Шёл и восхищался фигурой женщины: ноги от ушей, талию двумя пальцами обхватить можно, грудки аккуратные, торчат как половинки детских мячиков, шея длинная, бёдра большеваты, но зато попа уже не половинки маленьких мячиков, а половинки больших. Варвара роста своего не стеснялась, горбиться не пыталась. Шла прямая, как трость, уверенной поступью.

— Варя, и всё же, как вы тогда из театра вышли? — невпопад задал вопрос Васенко, — вас там никто не видел. Вернее, никто не видел, как вы выходили. Не через трубу же? Хотя в том старушечьем образе вы и через трубу могли…

Копёнкина остановилась, кокетливо повела плечом, чуть подмигнула:

— Могла и через трубу, но в тот раз вышла через парадный вход. Камеры там только перед началом спектакля включаются. Я щеколду откинула и пошла. Клюку в посадки выкинула. Она, небось и сейчас там лежит.

Уже в помещении буфета за столиком, Роман удивляясь разнообразию бутербродов, выбрал самый красивый с чёрным хлебом, маслом, кетчупом и пряного посола килькой. Отхлебнув из гранёной кружки тёмного пива, задал вопрос, который интересовал его давно: почему Люся Гу?

— И вы туда же? — засмеялась Варвара открыто легко заразительно.

Роман не сдержался, подхихикнул. Копёнкина резким движением опрокинула в себя рюмку водки, промокнула губы салфеткой, подпёрла кулаком подбородок и расслабилась, будто подтаяла:

— Серёжка… Ой! Простите, Сергей Миронович, углядел меня на улице. Я тогда в Сартов только приехала, документы на театральный факультет подать опоздала и работала у азербайджанца Мехмана: мороженое продавала. Орала во всё свою лужёную глотку: «Люди! Лето! Жарко! Покупайте холодную мороженку!» И знаете, покупали больше чем у соседки. Она тоже пыталась орать, но писк серой мыши никто не слышал. Ельник подходил ко мне каждый день на протяжении целого месяца, а потом предложил идти к нему в театральную группу без экзаменов. Я фартук бросила, тележку в подсобку закатила и козой побежала. Как он договорился? Не знаю! Но учиться я стала и «степуху»