Охота на крокодила - Эдуард Юрьевич Власов

тяжело вздохнул и сел напротив сенсея. Ковалев же вздыхать не стал, а не без удовольствия плюхнулся на стул передо мной.

Едва он раскрыл рот, чтобы начать нашу светскую беседу, как у столика выросла женская фигура внушительных размеров в тоскующем по стиральной машине и крахмалу халате.

– Самообслуживание у нас, подносики взяли! – скомандовала служительница ванинского общепита.

– Кофе нам принесите, – попросил из-под ее левой груди Носенко. – И сахару.

– Самообслуживание у нас! – повторила женщина. – С пяти ресторанное обслуживание начинается. Заказ по меню, цены повыше.

Носенко наклонился влево, к ковалевскому плечу.

– Товарищ майор, объясните даме…

– Сан Палыч у себя? – спросил женщину Ковалев.

– Вроде был… – неуверенно протянула она, понимая, что попала в классическую ситуацию, когда знакомство клиентов с начальством опускает тебя, как любит говорить Ганин, ниже плинтуса.

Надо, кстати, в номере посмотреть на этот плинтус. Ганин говорил, что он внизу идет, между стеной и полом. У нас это просто полоска дорогой фанеры или дармового пластика, приклеенная к нижнему обрезу стены, а Ганин утверждает, что русский плинтус более объемный и ликвидирует прямой угол между стеной и полом. Может, привирает, как всегда, надо проверить.

– Поди скажи ему, что Ковалев из отдела с товарищами его фуфельного кофе хочет. Пускай он тебе прикажет нам его подать. Поняла, Аграфена Ферапонтовна?

– Вика я, – промычала женщина.

– Верю, – кивнул Ковалев. – Думаю, что и не Ферапонтовна.

– Сергеевна…

– Ну вот, видишь!

– Да ладно, чего к Палычу ходить, – сжалилась она. – По полтиннику с вас. Сейчас принесу.

– По полтиннику? – удивился Носенко.

– Он больше не стоит, – откликнулся Ганин. – Это еще нам надо приплачивать за то, что мы его у них пьем.

– А чего? – озадачилась Виктория Сергеевна. – Вечером оно у нас по полтинничку идет…

– Он, – строго поправил ее Ганин.

– Кто «он»? – не поняла женщина.

– Кофе – он, – пояснил сенсей. – Кофе в русском языке мужского рода, значит, «он».

– Чего это? – искренне недоумевала она.

– Того!

Ганин весело погрозил ей пальцем.

– Как кофе назывался, когда его в Россию возить начали?

– Чего? – продолжала мычать Виктория Сергеевна.

– Этого!

Ганин вошел в свой педагогический раж, вывести из которого его может только он сам.

– Кофе сначала назывался «кофий». Ну, как чай, по тому же принципу. Поняла?

– Ну… – продолжали держать Викторию Сергеевну в моральном ступоре макаренковская агрессивность и скорострельный московский говор.

– Баранки гну, согну – дам одну, – огрызнулся Ганин.

– У нас выпечка свежая… – промычала она.

– Так вот, «кофий» со временем перешел в «кофе» – так красивее звучало, более «иностранно», что ли. А грамматика осталась прежняя, по мужскому роду. Как чай.

– Вам что, чаю, что ль, вместо кофе? – осторожно поинтересовалась явно незнакомая с родным языком в историческом его аспекте служительница гастрономического культа.

– Да нет, кофе мне, – вздохнул Ганин. – Чай у вас из того же котла наливается, но стоит на пять рублей дороже.

Мы скинулись по пятьдесят рублей, и ошеломленная внезапно обогащенным интеллектом Виктория Сергеевна пошла выполнять наш скромный заказ.

– Товарищ майор, – обратился ко мне Ковалев, – пакетики наши с вами ночные оказались, как у нас теперь тут все в Ванино выражаются, аутентичными, так что дело это я сегодня днем передал в управление майора Носенко. Субординация потребовала.

– Простите, – встрял не к месту Ганин, которому вообще-то в подобных ситуациях надо сидеть и молчать, – вы майор Ковалев, да?

– Так точно, – кивнул Ковалев.

– А вы Носенко? – посмотрел Ганин на своего визави.

– И тоже майор, – сердито буркнул Носенко, которого присутствие Ганина явно не радовало.

– Майор Ковалев и его Носенко… – задумчиво протянул Ганин. – И рассказать бы… Николаю Васильичу… про нашу жизнь убогую… Ну, про то, что бывают странные сближенья…

– Какие сближенья? – насторожился Носенко.

– Это мой друг Гоголя вспомнил, – ответил я за Ганина майору, явно не слишком осведомленному в содержании своей собственной литературной классики.

– А вот к Гоголю и моголь! – засмеялся Ковалев, который, судя по комплиментарному взгляду по направлению к Ганину, явно оценил его филологическую остроту.

Вернувшаяся с подносом величавая Виктория Сергеевна поставила перед нами четыре дымящиеся чашки, но ни один из нас прикоснуться к ним не рискнул.

– С пяти у нас ресторанное обслуживание, – напомнила она и удалилась.

– Мы до пяти сто раз отделаемся, – сообщил необъятной нижней задней части ее тела Ковалев.

– Вы тоже майор? – спросил меня Носенко.

– Да, – кивнул я.

– Три майора и филолог, – резюмировал Ганин.

– Вы тоже из Японии? – полюбопытствовал Носенко, разглядывая Ганина.

– Вообще-то я из Москвы, – ответил сенсей, – но в данный момент живу и работаю в Японии.

– В Отару? – продемонстрировал свою географическую осведомленность Носенко.

– В Саппоро, – уточнил Ганин.

– Один хрен – Хоккайдо, – махнул рукой Носенко.

– Уж тогда, если быть точным, не хрен, а васаби, – обиженно поправил его Ганин.

– Васаби ваш нашего хрена не слаще, – фыркнул Носенко. – Ел я этот ваш васаби. Вырви глаз вещь! Особенно если на черный хлеб намазать и ветчиной прикрыть.

– Да, с васаби поаккуратнее надо, – согласился я. – Тем более если с ветчиной.

– Так, ребята, – вмешался в «хреновый» разговор Ковалев, – про васаби свой будете потом разговоры разговаривать. Я свою часть закончу и отвалю, а дальше вы тут сами.

– Конечно, – согласился я. – Ганин-сенсей помолчит немного, у него это иногда неплохо получается.

– Ну и помолчу, – обиделся Ганин и первым взялся за чашку с пахнущей торфом жижей.

– Значит, так, товарищ майор, – продолжил Ковалев. – Дело об изъятом сегодня ночью «крокодиле» я передал господину Носенко, так что все дальнейшие разговоры вы – если захотите, конечно, – будете вести с ним, а не со мной.

– А что со стопочкой моей? – осторожно спросил я, представляя на собственном японском опыте, сколь, мягко говоря, натянутыми могут быть межведомственные отношения среди нас, силовиков.

– Спасибо за подарок! – притворно улыбнулся Ковалев. – Мы до вашего отъезда обязательно должны из нее выпить на брудершафт! Что такое брудершафт, знаете?

– Догадываюсь, – кивнул я Ковалеву, давая понять, что его намек до меня дошел в целости, сохранности и без всяких повреждений.

– Ну а раз вы такой догадливый, Минамото-сан, – вступил в разговор получивший от Ковалева бразды правления Носенко, – надеюсь, без труда догадаетесь о том, что с этим делом моя контора справится без посторонней помощи, в том числе и без вашей.

– Неожиданный удар от классика, – констатировал я.

– Хватит про Гоголя! – потребовал Носенко, отхлебнул, глядя на Ганина, кофе из своей чашки, поморщился и вернул ее на стол.

– Это ни разу не Гоголь, – встрял грамотный Ганин. – И не Байрон. А другой. Вернее, другие…

Носенко хладнокровно проигнорировал очередную энциклопедическую эскападу Ганина.

– Значит так, Минамото-сан. Я вас попрошу последние двое суток на нашей гостеприимной ванинской земле провести так, как это предполагает ваша виза.

– По грибы меня отправляете?

– Да грибы с ягодами сошли уже, – заметил он. – Но природа все еще хороша. Так что подышите воздухом: он у нас пока чистый. Вон, угольный терминал через пару лет построят – так все черным вокруг будет. А пока экология наша – замечательная…

– Господин Носенко, – оборвал его я, – я понимаю, что мои, так сказать, формальные реквизиты не позволяют мне вести на вашей территории полноценное расследование, но речь идет о слишком серьезном наркотике, появление которого на территории Японии было бы нежелательным. Вот господин Ковалев это, по-моему, прекрасно осознает.

– Господин Ковалев одеяло потянул не в ту сторону, – злобно прошипел Носенко.

– Так холодно ночами нынче, – не менее желчно огрызнулся Ковалев, давая понять нам с Ганиным, что их с Носенко взаимоотношения далеки от радужных.

– «Ночами нынче»… – задумчивым эхом отозвался Ганин. – Красиво сказано, товарищ майор!

– Все? – Носенко сурово посмотрел на сенсея, по его мнению, зарвавшегося в своих филологических исканиях.

– Пока да, – ответил Ганин.

– Так вот, Минамото-сан, – продолжил Носенко, – я требую, чтобы вы прекратили всю свою активную деятельность на нашей территории и дали моей организации заниматься триметилфентанилом.

– Господин Носенко, – обратился я к нему, – я ни в коем случае не претендую на роль троянского коня. Меня ваши чалые с их Ленками и резинками сильно не беспокоят. Меня волнует только одно – чтобы наркотик не пошел отсюда, от вас то есть, к нам. Вот и все.

– Мне Виктор Васильевич сказал, что вы в Саппоро по убийствам шарашите, – продемонстрировал свою осведомленность Носенко. – Не так ли?

– Верно, – кивнул я.

– А наркотиками у вас, как и у нас, специальные люди занимаются. Так ведь?

– И это верно, –