Охота на крокодила - Эдуард Юрьевич Власов

родном великом и могучем, «послеобеденный сон делают». Ну, короче, пообедали и спать завалились.

Я наконец-то смог принять вертикальное положение и подойти к окну, за которым радостно сияло холодное осеннее солнышко.

– А ты чего сон не делаешь, Ганин?

– Я не дед, не ветеран и не сибарит. Чего мне днем после обеда дрыхнуть! – фыркнул сенсей.

– Да, Ганин, ты художник, причем вольный, тебе спать вообще не положено.

Я направился в тесную ванную, в которой собственно ванны не обнаружил. Мне пришлось ограничиться горячим душем и тупой одноразовой бритвой китайского производства.

За время моего отсутствия Ганин позу в кресле не изменил, но зато перед ним теперь работал телевизор, даря сенсею возможность наслаждаться его любимым футболом.

– Что, Ганин, «Спартак» – чемпион? – съехидничал я, играя на его маниакальной страсти к этой странной игре, которую реализовать в Японии он не может, поскольку для всех наших телеканалов транслировать российский чемпионат – не дело.

Моя колкость наблюдательного Ганина не проняла.

– У тебя кровь на щеке. В гостинице нормальные мужики не бреются. А если бреются, то своим станком.

– Ты лучше Сашу свою поучи гречку варить, – огрызнулся я, вытирая салфеткой пораненную безжалостной китайской сталью щеку.

– Кстати о гречке. Ты обедал?

– Я не только не обедал, но и не завтракал, а ужин был поздний, – поведал я сенсею. – А ты обедал?

– Я и позавтракал, и пообедал. Правда, холодные вареные яйца в начале седьмого завтраком не назовешь, но пообедал я в столовке неплохо. Тебе тоже советую.

– А чего ты тут у меня расселся, Ганин?

– От дедов прячусь. Они тебя боятся и сюда не сунутся. Говорят, за ними в ванинском лагере советский комендант смотрел, а теперь японский смотрит. Им тоже в номерах не сидится, они грозились меня сегодня перед ужином на прогулку по городу вытащить.

– Ну и сходи, погуляй, – посоветовал я ему. – Лучше, чем смотреть на этих тупых мужиков, которые мячиком в ворота полтора часа попасть не могут.

– Сам гуляй, – огрызнулся Ганин. – Меня ванинские улицы как-то не привлекают.

– Да я ночью знаешь как по ним нагулялся! – усмехнулся я.

– Ну и слава богу, – кивнул Ганин. – Могу составить тебе компанию за обедом. Хочешь?

– Ты второй раз пообедать хочешь или поговорить о чем?

– Кофе выпью, – уклончиво ответил сенсей.

– Ну пошли тогда, – кивнул я на дверь.

Ганин указал на мое левое плечо.

– Ты вот так по гостинице пойдешь?

– А-а, черт…

Я не решился оставлять пистолет в номере и натянул поверх рубашки ветровку.

– Дверь не забудь закрыть, Такуя, – напомнил сенсей.

– Не забуду, если вспомню, где ключ.

Что у меня происходило с ключами последние сутки, я понять не мог. Сначала ключ от Ковалевского «Патрола», который я машинально вынул из замка зажигания, выпадая из машины, – я абсолютно не помню, как это сделал. Теперь незапертая дверь – и это после предупреждений и предложений Ковалева. Причем как вручил майору стопочку для саке, в которой под прозрачной пленкой позвякивали две корабельные пули, выпущенные в мой муляж, я помню отчетливо. Даже помню, как они стукнулись друг о друга, когда Ковалев засунул их в карман своей форменной телогрейки. А вот почему я не потрудился повернуть ключ в замочной скважине и где вообще этот ключ, я не имел ни малейшего понятия.

Ключ от номера быстро нашелся в кармане куртки, и мы спустились в столовую. По дороге я на всякий случай оглядел ключ повнимательнее на предмет следов воска или царапин от слесарного станка, ведь пока я пребывал в бессознательном состоянии, любой желающий мог снять с него копию. Но ключ порадовал меня своей безупречной чистотой и блеском.

Заведение на первом этаже, именуемое столовой, оказалось весьма приличным и даже немножко смахивало на ресторан. Я взял покрытый тонким несмываемым слоем жира пластиковый поднос, прошелся вдоль рядов раздачи, поставил на поднос тарелку с розовым жареным лососем, аранжированным желтоватым пюре, миску бордового борща с расплывающимся в нем белым осьминогом из сметаны и граненый стакан, наполненный фиолетовым черничным киселем. Ганин же действительно ограничился большой чашкой кофе, пахнувшего ржаным хлебом.

Час был послеобеденный, кроме нас посетителей было еще человек семь-восемь, так что мы с сенсеем расположились за столиком у окна в относительной изоляции.

– Вы с дедушками вчера, когда из леса вернулись, что делали? – спросил я, приступая к лососю.

– Ты бы сначала борща поел, русофил хренов! – упрекнул меня Ганин. – А с ветеранами мы, как вернулись, так тут до двенадцати торчали. Я все ждал, когда ты подъедешь…

– В столовой торчали?

– В столовой.

– Они, небось, напились снова?

– А то! Столовая вечером как ресторан работает. Выпить-закусить, караоке, опять же.

– Значит, не только пили, но и пели?

– Какая ж песня без стакана… – вздохнул Ганин.

– Мной тут никто не интересовался?

Я отправил в рот вилку с пюре и тут же запил его ложкой борща.

– Ну ты даешь! – поморщился Ганин. – Ничего святого для тебя нет, Такуя!

– Есть, но не здесь, – успокоил я его. – Мной, спрашиваю, никто не интересовался?

– Прямо – нет, – пожал плечами сенсей.

– А криво?

– Ну, тут вчера полкоманды с «Анны Ахматовой» побывало. Естественно, имя твое изрекалось…

– И кто про меня спрашивал?

– Я же говорю, прямо – никто. А так Кротов были с Ежковым, Семенко в кухне ошивался долго с Лешкой Майоровым.

– Так про меня Майоров спрашивал у тебя, Семенко или кто?

– Нет, чего им про тебя спрашивать? Они с поварами что-то там колдовали, – кивнул Ганин в сторону кухни. – Старпом спросил, чего это я один сижу, без тебя. Он мужик проницательный, наше с тобой «химичание» разглядел правильно. Кротов еще тебе привет передавал. Сказал, что тебя почему-то здесь не видно.

– И все?

– Вроде все, я к ночи-то уж соображал не слишком, – ответил Ганин. – Ты, Такуя, давай кисель допей, губы оботри и расскажи мне все-таки, где ты всю ночь с пистолетом под мышкой скакал.

Мне пришлось по укороченной программе посвятить своего друга в свои вчерашние приключения, связанные с началом иммиграции в наши края российского «крокодила», после чего Ганин присвистнул, словно желая меня разбудить во второй раз за последний час, хотя я более или менее выспался и носом не клевал.

– Да, веселенькие дела… – печально заметил он. – Значит, наша задача – до послезавтра сохранить тебя живым и здоровым.

– Мне сейчас не до проблем собственного здравоохранения, Ганин! – оборвал я его. – Дело серьезное. Чувствую я, что с нами вместе на «Анне Ахматовой» в Отару «крокодил» пойдет. Так что мне оставшиеся двое суток надо прожить тут с пользой не столько для здоровья, сколько для родины своей японской.

– Понимаю, Такуя, – согласно кивнул сенсей. – «Игры патриотов» это называется. Это еще Сталин придумал.

– Что Сталин придумал?

– Из своих собственных патриотических соображений бить врага на его территории.

– Да вот не вышло у меня ночью на вашей территории! – сокрушился я.

– Ничего, рано или поздно выйдет, – обнадежил меня Ганин. – Не первый раз.

– Слушай, Ганин, вот предположим, ты русский… – начал я свой гипотетический анализ возможного развития событий.

– Почему это «предположим»? – возмущенно перебил он меня. – Ты, Такуя, или давай русский свой подтяни, или уроки разговорной этики возьми! Я, по-твоему, кто?

– Ты, Ганин, космополит безродный, – честно сказал я.

– Ну, космополит – ладно, – быстро согласился он. – Но безродный?.. Почему это я безродный?

– Да фамилия у тебя, Ганин, странная…

– Да, фамилия у меня странная. У других Ганиных она от имени Ганя происходит, а у меня…

– У других? – искренне удивился я.

– Да, Такуя, у других.

– А что, много вас, Ганиных?

– Нас, Ганиных, мало, но мы есть.

– Ну и что ты мне про Ганю своего хочешь сказать?

– Да вот не мой он как раз. У нормальных Ганиных их фамилия от Гани происходит. Имя такое раньше было.

– Да, знаю.

Я про себя сказал спасибо своему отцу, который до сих пор имеет привычку для отработки правильного русского произношения читать вслух куски из бесконечного, бесформенного и тягомотного «Идиота».

– Вот. И мне, честно тебе скажу, было бы легче, если бы и у меня так было.

– В смысле от имени?

– Ну! Ганя – это же Гавриил.

Жесткий диск моей памяти выдал очередную порцию воспоминаний о совместной жизни с отцом в далекой и сладостной юности.

– Да-да, Гаврила Ардалионович. «Служил Гаврила олигархом…»

– Грамотный! – буркнул Ганин. – А Гавриил – это, как-никак, божественный воин!

– Красиво! – согласился я. – А у тебя откуда фамилия? Не от Гаврилы-воина, говоришь?

Ганин отвернулся