Смерть в изумрудных глазах - Анна и Сергей Литвиновы

— Ой. — Покраснела, смутилась.

Диму всегда особенно радовало, когда молодая аудитория узнавала. Улыбнулся еще шире, поднажал:

— У меня к тебе единственный вопрос. Не упрек, не наезд. Исключительно вопрос. С кем ты обсуждала Алису и Головина? Когда? И при каких обстоятельствах?

Стрелял, в принципе, в небо. Но в цель попал — девчонка смутилась еще больше. Прошептала:

— Откуда вы знаете?

— Марин, не важно. Расскажи, пожалуйста.

* * *

Прежде Марина Юсова относилась к своей подруге Алисе несколько снисходительно, а сейчас прямо завидовать начала. Та теперь знаменитость, вся страна про нее знает. Сама Алиска, правда, ворчала, что слава очень сомнительная, из дома не выйдешь — все пальцем показывают. Но сама Марина собиралась поступать на пиар, поэтому успела усвоить: главное — индекс цитируемости. А в связи с чем он высокий — вопрос второй.

И мало что подружка у всех на слуху, — еще и денег смогла срубить очень прилично. Попросить, что ли, чтобы поделилась?

Марина не рассказывала об этом своей однокласснице, но считала, она тоже приложила руку к ее успеху и популярности.

…С месяц назад в библиотеке, где она занималась в кружке «Знаем русский», проходил конкурс сочинений. Девочка тогда расстаралась, попала в число лучших и участвовала в «Вечере молодых талантов», куда позвали всех финалистов. Довольно торжественно обставили: афиши по всему микрорайону, сцена, зрители (в основном, правда, библиотечные читатели пенсионного возраста).

Слушали участников не сказать чтобы очень внимательно. Вовлеченность демонстрировал единственный дядька (Марина видела его впервые) — этот и кивал, и улыбался, а тем, кто особенно впечатлил, аплодировал.

Когда выступления закончились и заведующая библиотекой подвела итоги (Марина заняла третье место), мужчина подошел к ней.

Выразил восхищение, сказал, что, будь сам в жюри, однозначно бы признал лучшей.

А потом попросил о помощи. Сказал, что работает в комиссии по профессиональной этике и сейчас они разбираются с жалобами на доцента Головина: «Тебе знакома эта фамилия?»

— Конечно! — ответила Марина. — Это тот садюга, с кем Алиска занимается.

— Так-так. А почему садюга? — заинтересовался.

Ну она и рассказала — все, что ей подруга сливала. Про неподъемные задания и «шлепалку», если их не сделать. Как Головин велел ей латинский девиз выжигать и Алиска вся обрыдалась, потому что совсем безрукая. И что кривыми буквами доцент не удовлетворился, велел — полный придурок! — те же слова на руке — или снова выжигательным прибором, или ножом. И дура подружка послушалась, сделала, но нервы потом совсем сдали и она в метро под поезд прыгнула — хорошо, машинист остановиться успел, но у подруги все равно вывих, ребро сломано и сотрясение мозга.

Собеседник слушал внимательно, делал пометки в блокноте. А Марина сначала-то с удовольствием рассказывала, но потом испугалась: ее теперь, что ли, заставят этого доцента в лицо обвинять? На комиссии по этике?

Но мужчина заверил: ничего подобного. И разговор у них исключительно анонимный, ее имя вообще нигде не всплывет.

Потом, когда ушел, она, конечно, пожалела, что разболталась. Во-первых, Алиска умоляла никому не рассказывать. Очень боялась своего доцента. А сейчас — если тот узнает — бедной подруге конкретно влетит. И ей небось Головин тоже начнет мстить — за то, что выдала.

Но в целом Марина (хотя самой тоже часто доставалось от отца) считала: то, что доцент творит, — совсем за гранью. И почему Алиска все терпит — никак не понимала.

Дальше — когда началась заваруха с телепередачей — начала опасаться, что ее имя все-таки прозвучит. Когда узнала от Алисы, что доцента выпустили, совсем разнервничалась. Успокоилась, лишь когда Головина грохнули. Хотела Алиске про встречу со странным мужиком рассказать, но подруга после смерти педагога повела себя совсем странно. Нормальный человек бы только радовался, что все настолько удачно сложилось, а она, наоборот, страдать начала: сначала подставила, а потом и вовсе погубила человека, который хотел ей только добра (ха-ха!).

Красавчик журналист ее рассказом чрезвычайно заинтересовался. Нетерпеливо спросил:

— Твой собеседник представился?

— Иван Петрович вроде, — ответила неуверенно.

— А фамилия?

— Простая какая-то. Сидоров, кажется. Но не точно. Вы лучше в этой комиссии по этике уточните.

Усмехнулся:

— Марин, ты вроде умненькая девочка. Как думаешь, почему член комиссии по этике пришел на твое выступление?

— Ну… он ведь сказал! Жалобы на доцента, он расследование проводит. А что мы с Алиской лучшие подруги — это все знают.

— А про Алису-то откуда узнал? Разве она жаловалась кому-то?

Марина растерялась:

— Н-нет. Только мне.

— Вот именно. Скажу тебе больше: никакой комиссии по этике в Международном институте английского языка не существует вовсе.

— И кто тогда это был? — совсем озадачилась.

— Пытаюсь понять! И не исключаю, Иван твой Петрович может быть к убийству Головина причастен. Неясно только пока, каким образом.

— Ой, — пискнула в испуге.

— Можешь его описать?

— Ну… такой дядька в летах. Старше вас точно. За полтинник, наверно. Довольно толстый.

— Глаза, цвет волос?

— Глаза… голубые вроде или серые. Блефаропластика бы не помешала!

Мужчинам обычно нужно термин объяснять, но журналист понял:

— Мешки под глазами? Верхние веки нависают?

— Ага.

— А волосы?

— Каштановые. Но по-моему, он крашеный.

— Еще что-то запомнила? Манера речи, приметы особые?

— Ну… мне показалось, он не совсем москвич. Из понаехавших.

— Акцент?

— Да вроде нет. Просто говорит как-то слишком медленно. Не по-нашему.

— А какие-нибудь татуировки, пятна родимые?

— Не, ничего такого. Но знаете, чего заметила? У него вид в целом довольно тухлый. Такой очень деревенский старпер. И рожа красная — как у пьющих. Я еще подумала: вроде в вузе работает, а выглядит совсем по-колхозному. Но руки — красивые. Пальцы длинные. Помните, как в том фильме старом: «Из него такой же шофер, как из Промокашки скрипач».

— Марин, ты рисовать не умеешь?

— Котиков только.

— Понятно. А камера наблюдения есть в библиотеке?

— Вроде да. На входе висит.

— Но только объект у вас далеко не режимный и записи вряд ли хранятся дольше недели… — сказал задумчиво.

— Так я не понимаю, — сказала растерянно, — хорошо я сделала, что все ему рассказала? Или надо было молчать?

— Марин, будь я лицом официальным, сказал бы тебе: надо было в комиссию по делам несовершеннолетних идти и писать на Головина жалобу. Причем гораздо раньше.

— Так я предлагала Алиске жаловаться! Она ни в какую! Мне, говорит, английский дороже. Даже не смей никому говорить! Я и молчала, и этому мужику бы ничего говорить не стала! Но Алиска как раз за день до того в метро на рельсы прыгнула, ребро сломала и ногу вывихнула, я и решила: молчать больше нельзя!