Смерть в изумрудных глазах - Анна и Сергей Литвиновы

Обалдел, конечно. Но бросил свой санаторий на младшего методиста, махнул таксисту, помчался.

Прасковья ежилась под колким норд-остом на лавочке. Глаза-изумруды заплаканные, но лицо решительное.

Объявила:

— Ты не волнуйся. Я не навсегда. Только посоветоваться.

Странно было слышать — за полторы тысячи километров от Москвы.

И чемодана с собой нет — только дамская сумочка.

Постарался не выдавать удивления. Спросил спокойно:

— Приказывай. В ресторан — или у меня дома поговорим?

— Давай… давай лучше к тебе.

Пока ехали в такси, держалась церемонно, даже отчужденно.

Но едва вошли в дом (на сад, его гордость, даже не взглянула), опустилась бессильно на пуфик и разрыдалась. Нос некрасиво покраснел, зато глаза-изумруды смотрелись особенно изумительно.

Поначалу Ян совсем ничего не понял — кроме того, что муж ее оказался чудовищем, а она, слепая, почти двадцать лет жила с ним и ничего не замечала. Но три бывших жены истерики закатывали частенько, поэтому знал, как себя вести. Заставил пройти в комнату, усадил на диван, укрыл ноги пледом, принес чаю и валерьянку. С трудом подавил собственную привычку — накатить сто грамм (обычная его реакция на женские слезы).

И наконец поток слов обрел некую связность.

Нечто подобное Ян, признаться, подозревал. Думал только, что жертва — сама Прасковья.

— Мне в голову не могло прийти! — рыдала. — Сколько раз вместе пили чай с этой его ученицей, спокойная, вежливая девочка! На Эдика смотрела как на великого человека, мне прямо радостно за него было! А он, оказывается, над ней издевался все время!

Снова зарыдала. Сквозь всхлипы выкрикивала:

— Лучше бы я мимо прошла, когда увидела, что дверь в кабинет не захлопнута. Там доводчик барахлил, видно от сквозняка приоткрылась. Зачем, зачем я стала подсматривать! Не знаешь — и не знаешь!

Ян возмутился:

— Ты понимаешь, что говоришь? Как можно такое оставлять?!

— Но не могу же я на собственного мужа доносить?!

— Почему нет?

— Нет, нет! Никогда!

Схватилась внезапно за грудь.

— Что с тобой? — перепугался. — Сердце?

— Нет… не волнуйся. Бывает, когда перенервничаю или устану. Воздуха как будто не хватает, и голова очень кружится.

— Ты к врачу ходила?

— Ой, да разве мне до врачей! Сейчас пройдет. Ян, Янушка. Что же мне делать?!

Он осторожно спросил:

— Подожди. А Эдик твой знает, что ты знаешь?

— Нет. Я испугалась его обвинять. Убежала из дома. Все бросила. На поезд — и к тебе.

— Он тебе не звонил?

— Звонил. Я трубку не взяла. Не знаю, что сказать ему.

В этот момент в голове у Яна и стал складываться план.

Он спросил:

— Ты говорила, у тебя тетя есть в Абхазии? И она болеет, ты за ней ухаживала?

— Да-а…

— Значит, можно сказать мужу: ей стало плохо, срочно потребовала к себе.

— Ян, ты не понял! Я не хочу ему ничего говорить! И видеть его тоже не хочу больше!

— Прасковья, не горячись. Ты — женщина, тебе можно расплакаться и убежать. Но ты все рассказала мне. А я — как мужчина — считаю: за каждым преступлением должно следовать наказание.

— Ты хочешь, чтобы я в полицию на него заявила? — перепугалась.

— Ой, брось. По закону это пара лет максимум. А то и только пожурят. Ну и с работы уволят.

— Но что тогда?..

— Если ты хочешь спрятаться и все забыть — мой дом к твоим услугам. Но я бы предпочел с твоим муженьком рассчитаться. И за эту девчонку, и за те двадцать лет, что он тебя держал бесплатной домработницей. Без нарядов, без отдыха, без единого доброго слова.

— Я сама выбрала такую жизнь.

— Нет, Прасковья. Не сама. В твоих глазах страх. Ты его банально боялась.

В психологии он не слишком силен и совсем не уверен был, что правильный вывод сделал.

Но изумруды ослепительно полыхнули. А дальше — она сама впилась в его губы поцелуем. И отстраняться Ян, конечно, не стал.

* * *

Надя Митрофанова и сама знала, и подруги всегда подначивали: с мужем-красавцем ухо надо держать востро. Полуянов — умница, успешный журналист и симпатяга — очень для многих желанная мишень. И сейчас, когда она пусть временно, но обратилась в матрону в халате с младенцем на руках, опасаться нужно вдвойне.

Понятное дело, силки на вожделенную добычу кто угодно может расставить, но особенно ее беспокоила Ксюша Кременская. Дима может сколько угодно заливать, будто та топор войны закопала и теперь они исключительно коллеги. Но Митрофанова считала: сколько пятна ни закрашивай — леопард все равно хищный зверь. Фифа из «XXL» та еще штучка, дважды нагадила[16] и в третий раз не задумается, а притвориться милашкой для столь двуличной особы сущий пустяк.

И Дима, лопух, ей верит. Раньше в грош не ставил, но теперь и шоу ее смотрит, и статьи в газете читает, и в ресторан водил — вроде как по делу, но на страничке Кременской потом явились фоточки, где оба сидят с бокалами, и подпись: «Дружеские посиделки со звездой журналистики».

Больше всего Наде хотелось закатить Полуянову скандал. Но, по счастью, Игнатушка хоть как-то начал ей давать спать ночами, вечные усталость и раздражение пошли на спад, поэтому вместо атаки в лоб она придумала обходной маневр.

Прежде старалась с младенцем магазины не посещать (боялась инфекций), но сейчас собственным правилам изменила. Для себя приобрела костюмчик домашний с соблазнительным вырезом, для Димы — хорошее мясо на его любимые стейки. И чтобы не ограничивать зрелище собственным бюстом, к беседе за ужином тоже подготовилась. Полуянов ее в последнее время в бабы, похоже, стал записывать. В пустоголовое создание. Бесплатное приложение к его сыну. Однако Наде очень хотелось показать: пусть временно она и проводит жизнь дома в халате, но интеллект у нее не пострадал. Способна не только сына укачать, убрать в квартире и ужин приготовить.

…Полуянов явился, как обычно, в восемь, усталый. Прежде она ему сразу Игната вручала и отправляла обоих гулять, но сегодня Диму встретили ароматы отбивных с травами, сыночек в домашнем и улыбающаяся жена в новом костюмчике.

Взгляд Димы (порадовалась!) первым делом проследовал в эффектную ложбинку меж ее пышными грудями. Потом повел носом, спросил недоверчиво:

— Мясо? Настоящее?

— Все как ты любишь! — пропела Надя. — И картошечка, и салат, и вино саперави!

— А… в честь чего? — спросил осторожно.

Митрофанова рассмеялась:

— Дим, да мне всегда в удовольствие тебя вкусно накормить и еще кое-чем побаловать. Раньше просто сил не было, а теперь Игнатик подрос и сегодня обещал: будет спокойно в манеже сидеть, пока мама с папой ужинают.

— Зуб даешь? — обратился