Личное дело господина Мурао - Даша Завьялова

влетел огромный камень и превратил в тысячу мелких осколков стеклянный шкаф с напитками. Несколько бутылок тоже разбились – и стекляшки блестели в лужах.

– Не подходи, – сказал Кадзуро, останавливая меня жестом. – Тут полно стекла.

– Здесь никого нет? – спросила я. – Во всем доме только мы?

– Да, мы уже проверили каждый угол. Если что, никто не ранен, мы сидели на кухне: там светлее всего из-за уличного освещения.

Я заметила, что Кадзуро стоит около открытого секретера.

– Кадзуро! Зачем?

– Не понял?

– Зачем ты взломал замок?

Он посмотрел на открытую дверцу и вдруг сказал с неуместным весельем:

– А! Я не ломал. Представляешь, этот камень оказал мне услугу: когда я зажег свет, то увидел, что среди осколков лежит ключ. Видимо, Мурао не стал забирать его с собой, а просто спрятал среди бутылок. Когда шкаф разбился, он вылетел и упал вот сюда, прямо к секретеру. Ну и, конечно, я попробовал, не подойдет ли он – как не воспользоваться такой возможностью!

Я покачала головой. Что ж, и такой поступок я осуждала, но, по крайней мере, меня успокаивало, что Кадзуро не стал ничего ломать – а значит, Мурао ничего не узнает.

– И пока ты бежала сюда, я успел найти его переписку с Наоко, – сказал Кадзуро. – Ты как, продолжишь быть честной или тоже полюбопытствуешь?

Я протянула руку, и он вложил в нее тонкую стопку писем. Я развернула одно.

– Кадзуро, молись, чтобы мы нашли что-то порочащее Мурао. Иначе будет нехорошо, что мы рылись…

Я заскользила глазами по строкам:

…вы не тот человек, которому было адресовано мое предыдущее письмо. Ваша внешность и манеры напомнили мне о ком-то, кто причинил мне зло, но все же это были не вы.

Очевидно, что вы присвоили чужую личность, а местонахождение того, кого я искала, мне до сих пор неизвестно. Это объясняет ваше недоумение, которое вы выказали, прочитав первое мое письмо…

– Ничего не понимаю, – сказала я, быстро проглядев остальные письма.

– Что там? – спросил Кадзуро. – Я сам еще не читал.

– Наоко пишет, что…

Я не успела договорить, потому что сквозь мерный шум дождя мы услышали выстрел. И этот звук раздался точно со стороны рекана.

Кадзуро, не говоря ни слова, вылез в окно и скрылся в саду. Это было разумно с его стороны: видимо, туда, к секретеру, через море осколков он шел с большой осторожностью, а теперь на нее не было времени. Мы с Хидэо так же молча выбежали через дверь. Впрочем, бежал только Хидэо, а я в кимоно могла только стараться идти как можно быстрее.

У дверей рекана уже собралось несколько человек, и я увидела, как их расталкивает Кадзуро, а вслед за ним пробирается Хидэо. Я зашла внутрь последней.

По лестнице в спешке спускались люди. Видимо, стреляли на верхних этажах – впрочем, я и так знала, где именно стреляли, и постояльцы выбегали вниз, опасаясь за свою жизнь. Госпожа Акаги, рыдая, объясняла по телефону, что случилось: скорее всего, звонила в полицию. Я огляделась в поисках друзей, полагая, что они бросились наверх, но оба они стояли неподалеку от меня.

Кадзуро был временно выведен из строя. У него было очень плохое зрение, и он никогда не расставался с очками, но, пока он добежал от дома Мурао до рекана, линзы залило дождем, и сейчас он яростно протирал их полой рубашки. Но что толку, если она тоже была мокрой. Проклятый дождь – я ведь знала, что он нам помешает!..

Хидэо же стоял у двери, внимательно рассматривая всех, кто пытался выйти из рекана: очевидно, он искал человека с той фотографии, которую Кадзуро сделал в Мукомати.

Я тоже заскользила глазами по лицам мужчин, которые толпились внизу. Здесь смешались и постояльцы, и те, кто пришел с улицы, но я тоже, как и Хидэо, не видела никого похожего.

И вдруг в толпе я увидела шрам – он оказался прямо перед моими глазами. Шрам был на лице женщины, которая несколько секунд назад торопливо спустилась с лестницы – очевидно, как и прочие, напуганная выстрелом. Высокая, стройная, с какой-то особенно строгой красотой, она показалась мне знакомой, но шрам, шрам… Тщательно замазанный плотной краской, близкой по цвету к телесному, он был почти незаметен, но часть пигмента будто смылась – об этом говорила и мокрая прядь волос, прилипшая к щеке. Как будто женщина только что была под дождем. Но как это могло случиться, если женщина спускалась с верхних этажей?..

Женщина со шрамом вежливо, но настойчиво пробивалась к выходу. Я отступила, чтобы дать ей дорогу, и взглянула на нее еще раз – теперь уже в профиль.

И тут я все поняла.

Баня. Горячий бойлер. Ребенок Наоко обжигается – и след остается на всю жизнь.

Но вот только этот ребенок – не девочка, как все думали, а мальчик! Переодетый мальчик, который сейчас тоже наряжен женщиной – и стоит прямо передо мной!

Я схватила его за рукав кимоно.

– Стойте, господин Одзава!

Хидэо, услышав мой голос, тут же обернулся. Не знаю, понял ли он в тот момент, что перед ним сын Наоко, которого мы все это время считали дочерью, но он тут же сообразил, что нужно хватать того, кого я держала за рукав. Он быстро зашел к нему со спины и схватил за руки.

В это время Кадзуро наконец справился с очками, надел и подбежал к нам, но мы с Хидэо и без того крепко держали юношу, переодетого женщиной. Впрочем, тот и не пытался сопротивляться, – только безучастно смотрел поверх голов галдящей толпы, которая все прибывала на первый этаж рекана.

* * *

Мурао оказался жив, хотя и тяжело ранен. Кадзуро позвонил из рекана домой, сказал матери, что мы задержимся, и попросил ее передать это тете Кеико, чтобы она не волновалась за меня.

Стемнело. Нам не разрешили ждать в больнице, поэтому мы сидели напротив входа и перекусывали лапшой из ятая[60]. Заканчивался Мияко одори, начиналась Золотая неделя; люди праздновали, гуляли и много ели, поэтому ларек с едой мы нашли тут же за углом больницы.

– Как вы догадались, что женщина – переодетый сын Наоко? – спросил Хидэо.

– Я не догадалась. Просто он оказался так близко ко мне, что я увидела на его лице тот самый шрам – замазанный гримом, но все-таки заметный на расстоянии вытянутой руки. Человека со шрамом я не ожидала, потому что мы ведь думали, что шрам должен быть у девушки, но я