Человек, который не боялся - Джон Диксон Карр

не Боба – сейчас. Ужасно хочу спать, но сна ни в одном глазу. Знаю, что убил Кларк, но не могу догадаться каким образом. А ты, Джулиан, просто невыносим. Послушайся нас. Расскажи все Эллиоту. Меня прямо саму подмывает пойти к нему с этим.

– Ты дала клятву…

– Плевать, – оборвала его Тэсс.

– Ты собираешься твердо держаться клятвы или нет?

– Ой, ладно, но слишком не обещаю.

Джулиан забеспокоился.

– Подумай все же как следует до утра, – просяще проговорил он, прижав пальцы к покрасневшим векам, а затем убрав их. Глаза у него сделались мутными. – По-моему я теперь засну. В любом случае спасибо за обещание. Спокойной ночи.

Его тапочки проскрипели по комнате. Дверь открылась и закрылась.

Позже, пытаясь восстановить события этой ночи, я обнаружил некоторый временной провал, мной тогда не отмеченный. Помню, что на меня накатила сонливость. Голова стала мутной. Я вроде по-прежнему видел, слышал и разговаривал, но сквозь ту пелену, когда и звуки, и свет расплываются, а предметы вокруг начинают подергиваться, кривляясь. Тем не менее мне казалось, что я присутствую в происходящем вокруг и все прекрасно осознаю.

Помню, как Тэсс сказала:

– Здесь что-то нечисто.

– Что именно? – спросил я.

– Насчет Джулиана, когда он нам говорил…

А продолжение разговора скрывается от меня, как за ревом двигателей самолета. И смысл слов, и чувства упархивают от сознания, будто взмывший ввысь самолет. Вплоть до момента, когда очнулся я от тычка в бок, тряски за руку и шепота: «Боб».

Спину мне прострелило, отчего я пробудился окончательно. Надо мною склонялась Тэсс. С совершенно белым лицом. Угли в камине почти погасли, комната ощутимо остыла, и даже лампочке, продолжавшей светить с потолка, похоже, сделалось холодно. Как сказал бы Гекльберри Финн, «даже пахло по-позднему».

Я пошевелился в жестком кресле. Оно откликнулось преувеличенно громким скрипом, эхом отпрыгнувшим от белых стен. Это вынудило меня обратиться к Тэсс едва слышным шепотом:

– Что случилось?

– Ты спал. Прямо сидя.

– Ерунда.

– Ну, и я спала в своем кресле.

Ее едва можно было расслышать. Не шепот, а призрак шепота. Скинув с себя одеяло и выпрямившись, она поглядела на дверь:

– Боб, мне кажется, там, внизу…

– Что внизу?

– Ш-шум. – Она начала заикаться. – П-похоже, двигают стол в столовой.

Я встал. Тело у меня затекло. Ноги со сна еще были ватные. Я двинулся к двери. Тэсс последовала за мной. Я, вернув ее в кресло, накинул ей на плечи одеяло. Мои наручные часы лежали в ящике прикроватной тумбочки. Я потянул его на себя, он открылся с треском плохого радиоприемника. Часы показывали одну минуту третьего.

– Слышишь? Опять, – прошептала Тэсс.

Я снова двинулся к двери. Тэсс одна оставаться не пожелала и тут же оказалась рядом со мной. Мы оба старались идти бесшумно, чтобы ни стука, ни шороха. Повернув круглую ручку и придерживая ее, я плавно отворил дверь.

Спальня моя находилась в задней части дома, примерно посередине верхнего коридора и недалеко от лестничной площадки. Вытянув шею, я смог увидеть сквозь проем лестницы дверь столовой. Она была закрыта, но в щель между ней и порогом пробивалась мутная полоса света. Попытка Тэсс, вцепившейся в мою руку, затащить нас обоих обратно в спальню оказалась тщетна. Озадаченный до маниакальной степени, я продолжал смотреть вниз.

В столовой явно что-то творилось. Уши мои уловили сперва тихий шорох, какой раздается, если передвигают с места на место нетяжелую деревянную мебель. Затем пару раз что-то отчетливо скрипнуло. Следом звякнуло, и звон не утих, а продолжился. Ритмичное позвякиванье хрусталиков, заставляющее невольно вспомнить драму из прошлого Лонгвуд-хауса. В три минуты третьего ночи 1937 года люстра снова стала качаться. Вопль ужаса, раздавшийся следом за этим, был способен ударить по нервам, даже притупленным седативным средством.

Голос, определенно мужской, прорезал пространство дома со звуком натянутой и отпущенной тетивы гигантского лука. Дерево крякнуло оглушительно. Представьте себе треск доски, из которой вытягивают клещами шуруп, и увеличьте в тысячу раз. Следом удар. Дом от него сотрясся. Только люстра, всем своим весом обрушась на пол, могла породить такой. И, судя по мокрому шмяканью, досталось от люстры не только полу.

Примерно через двадцать секунд после того, как раздался треск, Мартин Кларк, выйдя из своей спальни и завязывая на ходу пояс халата, принялся включать свет в верхнем холле. При виде меня он замер. Мгновение мы смотрели друг на друга, не произнося ни слова, потом направились вниз по лестнице.

Дверь в столовую была закрыта, но не заперта.

Мы вытащили Энди Хантера из-под люстры и из-под стремянки. Зрелище ужаснуло нас меньше, чем можно было ожидать. Энди досталось от люстры лишь по касательной в голову и левое плечо, однако урон она все равно ему нанесла изрядный. Глаза его были закрыты. Из ноздрей текла струйками кровь. Дернув рукой, он исторг краткий стон и затих.

Глава шестнадцатая

Шестнадцатое мая – иными словами, Троица – наступило на следующий день.

В Саутэнд-он-си был отлив. На пляже обнажилось огромное пространство из ноздреватой серой грязи. Г. Д. Уэллсу подобное представляется очень похожим на конец света. Даже пирс, похожий на белую сороконожку с черными ногами, едва оказался в силах дотянуться до океана.

Воскресные отдыхающие пока не нахлынули. Утро стояло раннее. Солнце, однако, уже разгорелось вовсю, и все вокруг сияло в его лучах. Я ожидал в блистающей стерильной чистотой приемной клиники доктора Гарольда Мидлсуорта, когда, преодолев лестницу по две ступеньки за шаг и проскочив мимо суровой медсестры, передо мной возник инспектор Эллиот.

– Ну, он не?..

– Нет, не умер. По крайней мере, пока. У него разбит череп, плюс еще кое-какие, менее серьезные травмы. Есть даже небольшая надежда, что он восстановится. Главный вопрос, станет ли снова в разуме?

Последнее из моих замечаний повергло Эллиота в беспокойство.

– А по какой причине они сомневаются?

– Рентгеновские снимки показывают, что кость черепа сдавила мозг или что-то такое. Спроси у доктора.

– Слушай… Представляю себе, насколько ты сильно расстроен.

Насколько сильно я был расстроен, я не собирался показывать никому.

– Энди – один из лучших парней на свете. Таким почему-то больше всего достается. Проклятая закономерность. Ну почему этой чертовой люстре не рухнуть вместо него на… – Осекшись, я не назвал желательными кандидатами Кларка и Джулиана Эндерби. – Рухнуть на кого-то другого. Кстати, если бы ты не настоял, чтобы мы провели ночь в доме, этого не случилось бы.

Эллиот перелистнул несколько страниц журнала, лежавшего перед нами на столике, и, только захлопнув его, произнес:

– Извини, но я в этом