Личное дело господина Мурао - Даша Завьялова

который не мог никому вредить или лгать, которому было нечего скрывать, который был предупредителен и скромен. И все-таки он был преступником по крайней мере трижды. Он не только когда-то совершил насилие, но и обманывал публику, подписывая чужие романы своим именем, а несколько часов назад мы узнали о письме, которое его человек подкинул в дом Наоко как ложную улику.

– Я так и подумала. Тогда вы решили потянуть время, чтобы узнать ее адрес и подменить письма. Но сами не стали заниматься поисками, а попросили нас сделать это. Но умоляю, господин Мурао, скажите, что убийство служанки – все-таки не ваших рук дело.

– Разумеется, нет. И я глубоко скорблю о смерти той женщины, но в каком-то смысле действительно она была мне на руку: этим Наоко подарила мне надежный способ избавиться от нее. Оставалось только узнать ее адрес, выкрасть письмо с признанием в моем давнем преступлении и навести полицию на след Наоко. С доказательствами, которые вы собрали, ее было бы легко осудить. А указать на меня как на преступника она не смогла бы – ведь полиция нашла бы именно это письмо, где я утверждаю, что никакого преступления не было. – Он показал на лист, лежащий перед ним. – Согласитесь, это очень убедительно, потому что выглядит так, как будто письмо не предназначено для чужих глаз, а потому совершенно искреннее…

Я кивнула:

– Да, мы сначала так и подумали, что в личной переписке преступника и жертвы не может быть лжи: ведь оба знают, как было дело. Если бы мы не видели вашего человека в доме, вам удалось бы обмануть и нас. Кстати: если Наоко писала вам, вы ведь должны были знать ее адрес, разве нет?

– Письма были без обратного адреса. А писать она велела до востребования в разные почтовые отделения города и пригорода… Очень жаль, конечно, что вы унесли письмо из дома Наоко, но главное, что оригинал с признанием все-таки вернулся ко мне. А теперь, когда Наоко сама явилась в полицию, я думаю, наше с вами дело закрыто. И я бы хотел вас отблагодарить, как и обещал.

– В том-то и дело, что не закрыто, господин Мурао, – сказала я. – Мы думали, что новое письмо вы написали с расчетом на то, что его прочтет не полиция, а мужчина, который живет в доме Наоко. Мы спрашивали о том, где вы были в пятницу, не просто так. Из рекана Яэ увел какой-то мужчина. Мы думаем, что именно он убил и ее, и вашу служанку. А сейчас он на свободе – благодаря тому, что Наоко взяла вину на себя.

Первый раз за все время знакомства я увидела, как Мурао на несколько секунд поменялся в лице.

– Нет, про мужчину я слышу первый раз. Так убийца – он?

– В случае с Яэ – мы почти уверены в этом. Что касается служанки… разузнать о вас к дому приходила, видимо, все-таки Наоко, а вот кто из них убил женщину – этого мы пока не поняли.

– Ну, или приходила не Наоко, – вставил Кадзуро. – Мы ведь все-таки не знаем точно, жива ли сейчас ее дочь.

– Дочь?

– Да, господин Мурао. После того, что случилось восемнадцать лет назад, у Наоко родилась девочка. С ней случилось несчастье, она получила сильнейший ожог, и нам не удалось узнать, выжила ли она. Если выжила – значит, у вас есть ребенок: взрослая девушка семнадцати лет. К сожалению, мы не знаем ее имени, но… – Мне вдруг пришла в голову идея, которая показалась не лишенной смысла: – Есть ли в вашем окружении девушки такого возраста?

Он вздохнул.

– Вы меня просто убиваете такими предположениями. Погодите-ка, дайте посчитаю. Нет, пожалуй, что нет. Все-таки как будто все мои… читательницы немного постарше. В любом случае, стоит теперь быть начеку и помнить, что, если со мной захочет познакомиться девушка такого возраста, она может быть дочерью Наоко.

– Ну и вашей, вообще-то, – заметил Кадзуро.

– Да, да, я понимаю. А как звали эту девочку?

– Этого нам тоже не удалось выяснить.

– Очень жаль… Итак, вы сказали, что с Наоко живет мужчина, который и может быть настоящим убийцей? И если Наоко явилась в полицию с признанием в двух убийствах, а про него власти ничего не знают – значит, он остается на свободе и попробует добраться до меня.

– Именно поэтому мы и просили рассказать все, – сказала я. – Но уверены ли вы, что больше не имеете от нас секретов и не продолжаете вести двойную игру?

Кадзуро добавил:

– Напомню, что от этого зависит ваша жизнь, господин Мурао.

– Друзья мои, позвольте заметить, что я, хотя порой и недоговаривал, никогда не обманывал вас.

Что правда, то правда. При первой встрече Мурао честно сказал, что преступление имело место. Когда я догадалась, что рукопись принадлежит ему, и прямо спросила об этом – он тоже не стал отпираться. Не стал он врать и сейчас, когда мы говорили о письме. Так, получается, можно назвать его честным человеком?

– А что это за мужчина, которого нужно опасаться, вы знаете? – спросил Мурао.

– Нет. Скорее всего, муж или возлюбленный: отец Наоко давно погиб, а братьев у нее, насколько мне известно, не было.

Как я и предполагала, наш разговор отрезвил Мурао – причем в буквальном смысле. Возможно, он и выпить-то успел не так много, но еще полчаса назад он был куда как более веселым и расслабленным, а сейчас, когда понял, что опасность не миновала, хмурился.

– Значит, Наоко взяла его вину на себя. Это верно, что у них очень близкие отношения, кем бы он ей ни приходился. И значит, он не оставит меня в покое.

– Точно, – припечатал Кадзуро.

– Что же вы предлагаете?

Еще полчаса назад у меня и самой не было ответа на этот вопрос, но я успела придумать кое-что, пока мы сюда поднимались.

– Мы его выманим, – сказала я. – Спровоцируем.

Кадзуро посмотрел на меня, как будто спрашивая, почему я ничего не рассказала ему о своем плане. Но мне действительно пришла эта мысль буквально на лестнице по пути сюда.

– Вы не можете всю оставшуюся жизнь прожить в страхе. Даже если вы уедете куда-нибудь, он может найти вас. Значит, надо покончить с ним в ближайшее время – и вот что мы сделаем.

Завтра я договорюсь со знакомым газетчиком. Его зовут Танигути Сэйдзи, он отвечает за колонку культуры в «Киото Симбун». Вы дадите ему интервью, где обязательно скажете, что первого мая уезжаете обратно на Хоккайдо – надолго, а может