Личное дело господина Мурао - Даша Завьялова

Мы сели на энгаву, чтобы переждать его, но сидели молча, ничего не обсуждая, потому что полицейские все еще ходили туда-сюда, приводили в рекан каких-то людей – наверное, крестьян, которые что-то видели, – выходили курить и могли услышать наши обсуждения. Кроме того, Кадзуро о чем-то думал, а мне просто требовалось время, чтобы отойти от событий последнего часа. Я чувствовала себя так, как будто побывала в сэнто, где по ошибке слишком сильно нагрели воду и выкупали меня в кипятке.

Наконец дождь закончился, и мы выехали на дорогу, ведущую в Киото. Только тогда я сказала:

– Яэ…

– Да-а-а, – тут же отозвался Кадзуро, как будто только того и ждал. – Ну, было вполне очевидно, что он ее убил.

– Ты о ком?

Кадзуро посмотрел на меня удивленно, но тут же отвел взгляд, потому что под колесо ему попался камень, и он чуть не улетел в кювет.

– В смысле – о ком? Об этом парне, который живет в доме Наоко. Я уже понял, что тот тип в юката не был хозяином, но какой-то мужчина в ее доме все же живет. По вещам видно. Я думаю, это тот, кто увел ее из рекана. О Мурао я, сам знаешь, невысокого мнения, но как будто он оставил глупости в прошлом – и теперь заботится о своей репутации. Настолько, что предпочитает все делать чужими руками. Уж наверное он не приехал бы сам, чтобы кого-то убивать.

Я не могла отрицать, что Мурао был полон положительных черт – ведь по-настоящему притвориться интеллигентным нельзя. Другое дело, что, оказывается, можно быть тихим, нежным, воспитанным – и при этом совершать аморальные поступки. Как минимум, когда-то он совершил ужасное преступление по отношению к девушке. Даже два, если вспомнить, что он не оказал ей помощь… Тайком прислал мне рукопись, чтобы поставить на мне опыт и посмотреть, как я буду себя вести. Выдавал романы других людей за свои. Прислал человека в черной юката, который вломился в чужой дом, выкрал настоящую улику и заменил ее ложной…

Но при всем этом вроде бы нигде его нельзя было напрямую обвинить во лжи, жестокости или грубости!

– Знаешь, мне как будто физически плохо от этого всего. Может быть, мы прикрываем преступника? Может быть, нам вернуться в рекан прямо сейчас – и рассказать полицейским все как есть?

– Например, о том, что я все-таки залез в окно?

– Нет, об этом можно и умолчать… Кстати, меня никто не обыскивал, – может, потому что я девушка… но твои вещи они ведь наверняка смотрели? Как же они не нашли письмо?

– Спрятал, – неохотно сказал он.

– Вот ты зачем отходил в кусты! Понятно. Я надеялась, что ты увидишь «Ниссан» и догадаешься выкинуть. Заедем туда?

– Куда?

– Ну, туда, где ты его спрятал.

– Да нет, оно со мной.

Я смотрела на Кадзуро, почти не обращая внимания на дорогу. Он вздохнул, остановился и достал из кармана какую-то старую книгу. Я тоже остановилась, слезла с велосипеда и подошла к нему.

– Вот. Я показал, что у меня есть книга, из которой все листы вываливаются, и они не стали ее листать.

– Можно?

Я протянула руку, и Кадзуро дал мне книгу.

Это было ветхое издание «Мумонкана»[50], напечатанное, наверное, еще в прошлую или даже позапрошлую эпоху[51]. Действительно, клей высох до такой степени, что листы едва держались. Понятно, почему полицейские не стали рассматривать книгу детально и уж тем более потрошить ее! Хотя если бы они это сделали, то увидели бы, что среди страниц затесалось крайне интересное письмо.

Удивительно было, однако, видеть такую книгу у Кадзуро.

– Никогда не видела тебя в храме Тенрю[52], – сказала я, возвращая ему сборник.

– Не обязан.

Этим он дал понять, что разговор на чувствительную тему окончен.

Когда мы приехали, было еще не так поздно, но из-за плохой погоды уже спустились сумерки. В Киото, судя по лужам, прошел сильный ливень, но непогода как будто не собиралась уходить: грозовые тучи, обойдя город с северной стороны, с востока на запад, остановились прямо на нашей западной окраине.

– Кадзуро, у тебя есть телефонная книга? – спросила я, открывая калитку.

– Есть.

– Нужно позвонить Мурао и рассказать ему все.

– Пожалуйста… но звони сама.

Я поколебалась. После того, что произошло днем, позвонить ему самой и сказать, что я все-таки веду расследование для него? Не хотелось мне этого. Но дело приняло такой оборот, которого я не ожидала: смерть Яэ и появление теперь уже, кажется, настоящего убийцы как будто немного извиняли меня.

– Ладно, сейчас, поставлю велосипед…

К счастью, родителей Кадзуро не было дома, и я могла поговорить с Мурао спокойно, не понижая голос.

– Господин Мурао? Это Эмико.

– Рад вас слышать! – просто сказал он, как будто сегодняшней размолвки и не было. Все-таки не всякий человек способен так спокойно говорить после подобного: не бросить трубку, не грубить… или просто японцы все так воспитаны, а я слишком мало их знаю, несмотря на то, что живу тут почти всю жизнь?

– Нам нужно встретиться. Я имею в виду нас троих – вас, Кадзуро и меня.

– Значит, вы все-таки помогаете мне? – уточнил он и с нажимом сказал: – Я ведь все-таки перед вами так виноват!

Интонации у него были странные, то ли неуместно веселые, то ли отчаянные – я никак не могла понять, в чем дело.

– Дело очень серьезное, господин Мурао. Гораздо серьезнее, чем вы думаете.

– Вообще-то сегодня мне не очень удобно… но у меня тоже есть кое-что, что я хотел бы вам сообщить. И, может статься, все уже не так серьезно, как вы думаете!

Это было интригующе. Еще несколько часов он заметно боялся за свою жизнь и даже просил меня выяснить вместо него судьбу его девушки, а теперь как будто получил какое-то радостное и успокаивающее известие.

– Давайте встретимся сегодня, господин Мурао. Не знаю, что вы хотите сообщить, но наша информация очень тревожная.

– Ну что ж, раз вы настаиваете… подходите в рекан через, скажем, полтора часа.

«Подходите» было сказано верно, потому что в воскресенье вечером такси было не поймать, последний трамвай уже ушел, а до последнего поезда было еще долго. До рекана было идти как раз чуть больше часа, и я еще успевала переодеться.

Когда мы пришли, Мурао уже сидел за дальним столиком – спокойный, довольный, с блестящими глазами. Видимо, когда я звонила, он встречался с кем-то и даже как будто что-то отмечал – это объясняло его странные интонации. А может быть, он